Но Шиян уже был за воротами и оттуда крикнул:
— Убивец!
Когда сила нацелена на подлое дело, она всегда становится злой, а злая сила торжествует, когда унижено благородство и затаптывается достоинство.
Шиян подглядел, как Ясень, встретив Веру у водокачки, что-то говорил ей, не глядя в глаза и дурно улыбаясь. Вера ударила Ясеня по лицу, отвернулась и пошла, стараясь все же идти по-прежнему гордо и вольно. А Ясень стоял и плакал.
Вечером Шиян был у Веры. Только и полуспросил: зашлю сватов? Она безвольно махнула рукой.
Что такое красота, у которой отняли любовь? Так, игрушка у злых сил природы...
Назавтра Шиян помчался в город за свадебными подарками.
Возвращаясь, услышал крики пацанов: «Утопилась! Верка утопилась!» Он круто повернул к реке. Но Веру уже увезла машина «скорой помощи». На берегу стоял милиционер и задумчиво крутил в руках обрезок стальной трубы, обтянутой кожей.
«Нашли, когда Верку вылавливали». Сбиваясь с мысли, как в горячке, Шиян стал спрашивать у демона: «Как быть? Что делать?» Но демон молчал, да и не было его уже. На всякую силу есть другая сила, а если она к тому же и добрая, то демону здесь и вовсе делать нечего.
Вслед ему кричали, уверенно раздирая в клочья последние сумерки, петухи.
Прости!
Уже на старте они знали, кто будет первым, а кто — последним. Цепко усаживаясь, первый поймал молящий взгляд последнего. Первый отвел глаза и задумался на мгновение: о чем это он? Но тут шарахнул стартовый пистолет, и понеслось, завертелось. Ноги, колеса, спицы. Свист в ушах. Легкая ругань на поворотах. Одним словом, бег во имя бега. Что ж еще! Гонка, и мысль не успевает за колесом. Но вот все утряслось, и первый уже уверенно вел гонку. Тут-то и вспомнился еще щенячий взгляд последнего. Что он хотел сказать? Может, просил повести гонку помедленнее? Боится и вовсе сойти? Черт его подери! И первый сбавил скорость, но его стали догонять, поджимать, и ему снова пришлось войти в свой обычный ритм. Но этот взгляд нищего, у которого отобрали последние медяки! Не могу же я перетащить его на свое место! И ноги по-прежнему бешено вращали педали, колеса еле касались шоссе, а он, все ниже пригибая голову, наматывал и наматывал километры. Его полусгорбленная легкая фигура временами так наклонялась вперед, что, казалось, опережала сам велосипед. Становилось весело — он пронизывал и пространство и время. Но торчала в душе заноза — взгляд, исполненный смертной тоски... Что-то заскрежетало внизу, хлестнуло его по ногам, запнулось колесо, и первый кубарем покатился вместе со своим велосипедом с дорожной насыпи. Сильно треснулся о камень головой, растянул руку, поднялся все же и с тупым удивлением смотрел, как мелькали мимо потные спины гонщиков. Последний, как всегда, ехал последним и бросил на первого такой же взгляд, просящий о снисхождении и милости. Первый даже скрежетнул зубами от непонятности, — а теперь-то что ему нужно от меня. И... догадка холодной змейкой скользнула у него по спине. «Вот так-то!» — прочел он в скорбном взгляде последнего. Первый быстренько осмотрел передачу и нашел то, что искал, — в одном месте она была аккуратно подпилена. Теперь первый понял взгляд последнего. Тот, совершив свое черное дело, умолял: «Я не мог иначе. Прости!»