— Блаженна мать, родившая тебя! Во всем ты, Бесиа, хорош! И в беде первый молодец, и в пиру первый весельчак, — говорили пирующие, прислушиваясь к звонкому голосу Бесиа.
— А разве мой дворовый поет хуже его? Послушай-ка Козиа!— пробубнил Иване, еще ниже опуская свой повисший нос.
Его рассердило, что похвалили Бесиа. — И ваш поет хорошо. Оба они поют хорошо! — любезно согласились некоторые, хотя хриплый голос Козиа нельзя было и сравнить с чистым, звенящим, как колокольчик, голосом Бесиа.
Отужинали. Постепенно умолкли песни. Многих одолел сон; они растянулись прямо на росистой траве.
— Вон и Петриа Салос! Эй, Петриа! — воскликнул кто-то.
Услышав это имя, многие вскочили. В толпе стоял рослый мужчина лет тридцати-тридцати пяти, с густой взъерошенной шапкой волос на голове. Глаза его заметно косили, он был хром на одну ногу и почти гол. Это и был Петриа Салос.
В ожидании потехи толпа тесно обступила его.
В те времена все в Гурии знали Петриа Салоса. У него не было постоянного жилья, он шатался из деревни в деревню, ночевал сегодня у одного, завтра у другого, послезавтра у третьего — у крестьянина, у дворянина, у князя, у всех он бывал, как у себя дома.
Зиму и лето он ходил полуголый, не всегда прикрывая тряпьем даже те части тела, которые непременно должны быть прикрыты у всякого человека. — Петриа, и тебе не стыдно? — спрашивали его.
— А тебе не стыдно, что у тебя нос наружу? — с хохотом отвечал он.
— Петриа, замерзнешь, ты совсем голый!
— Не замерзну, — возражал Петриа. — Я хожу таким, каким меня создал господь. Это ты на свою шкуру еще чужую натягиваешь.
Петриа всех задевал, со всеми вступал в спор. Заметив, например, праздно сидящего человека, он говорил:
— Не надо так надрываться в работе, сердце можешь испортить! Когда слышал чье-либо бездарное пение, замечал:
— Умер у тебя кто-нибудь, что ли? Отчего ты плачешь?
Встретив по дороге верхового, он восклицал:
— Смотрите, снедь волка тащит на себе снедь смерти!
Человек он был прямой и резкий. Одной княгине, сидевшей рядом со своим мужем, он сказал:
— И здорова же ты, матушка, право! Такого здоровенного мужа да еще стольких любовников выдерживаешь.
Иной барин попытается, бывало, пошутить:
— Не стыдно тебе, Петриа? Всю жизнь праздно живешь! Поди, поработай немного и ты, а то не стану
тебя больше кормить.
Петриа принимался хохотать.
— Уж если праздность постыдна, то ты должен был бы сгореть от стыда, а если бы праздного не кормили, ты раньше Петриа умер бы с голода.
Или:
— Не слыхал поговорку: укравший у вора в рай попадет?