Они сунулись в воду по наиболее кратчайшему пути. Дно было, конечно, илистым, но не очень — передвигать ногами можно. Вот вода обжигала холодом не по-детски. Да и глубина легко достигла пояса, не собираясь, по всей видимости, на этом останавливаться. Когда туловище Заразы полностью скрылось под коричневой гладью озера, имеющей в этот предутренний час особенность при любом удобном случае становиться зеркалом, лошадь начала отфыркиваться, как собака. Илейко прошептал ей на ухо успокоительную фразу "свинья-собака" и с превеликим сожалением приготовился дальнейшую часть пути преодолевать вплавь. Однако ногам так и не суждено было оторваться от дна — ближе к островку наметился подъем, приведший двух продрогших путников к березе.
— Вот и сиди здесь, пока все не уладится, — отчаянно клацая зубами от холода, проговорил лив. Ему еще предстоял обратный путь, целью которого было уже не отражение возможного нападения неизвестных тварей, а живительное тепло огня, разгорающегося на берегу. Враги могут подождать, сначала надо согреться.
Илейко двинулся назад, но почему-то решил пойти ближе к сухой поросли, что бесстыдно торчала сухими стеблями несколько в стороне. К его удивлению проваливаться по шею не пришлось — глубина воды на всем протяжении выбранного маршрута до самого берега едва ли доходила до колена. Он бросил осторожный взгляд назад: не заметила ли Зараза, а то обидится, неровен час? Но лошадь, если и заметила, то виду не подала: она, вероятно, сосредоточилась сейчас на одном — как бы самой согреться, не ударяясь в пляс и не выкидывая коленца? Все-таки места на острове, чтобы по нему скакали кобылы, было недостаточно.
— Ну, что же, — сказал Мишка. — Теперь остается только ждать, пока не появятся эти твари.
Илейко поворачивался к огню то одним боком, то другим, и от его намокшей одежды шел пар.
— Звери бьются за свою территорию, — сказал Пермя.
— И еще за самок, — дрожа всем телом, проговорил лив.
— Нда, может зря Заразу эвакуировали, — хмыкнул леший. — Она одна у нас самка. Эй, Наследник, а ты, случаем, не самка?
— Если они придут к нам, то это не совсем звери, — игнорируя слова Мишки, рассуждал Пермя. — Мне надо понять, что это такое. Тогда можно придумать, как с ними бороться.
Словно по заказу вой резко оборвался, и наступила тишина. В такие предутренние часы это не редкость. Никто не хочет нарушать безмолвие природы, ни человек, ни животное. Разве что какая-нибудь поганка, в смысле — утка, заорет что-то совершенно безумное, да и только. Ну, так что с птицы взять — у ней на уме ничего нет, потому что и ума-то нету.