Потом потопом это высочайшее из всех деревьев подмылось и погубилось. Но Соломон, мудрый, библейский, самый уважаемый из всех царей отыскал ствол этого триединого древа. Почему-то он был на короткой ноге с демонами, те к его двору и принесли это бревно, в корни которого оказался вплетен череп бедного Адама.
Ствол воткнули в землю, а вокруг попытались насыпать землю, камни, да все, что под руку попадалось. Во время дождей слуги Соломона прятались от потоков воды в глазницах черепа. Это не говорит о том, что эти пресловутые слуги были самые лилипутские лилипуты, просто череп был, как уже упоминалось, огромным. Получилась целая рукотворная гора, которую в первое время нужно было опекать (holhota — на ливвиковском\ финском языках, примечание автора), чтоб она не разрушилась. Время текло, Голгофа обросла культурными растениями, туда начали бегать придворные писатели в поисках вдохновения для восхваления своих царей, создавая Hol(y) Bible. Потрудились наславу (выделено мной, автором).
Но тут случился Пилат, повелевший выстругать из древнего ствола крест. Как раз для Иисуса Христа. Апостол Павел в одном из своих выступлений сказал по этому поводу: " Ибо, как смерть через человека, так через человека и воскресение мертвых. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут" (Первое Послание к Коринфянам Святого Апостола Павла, гл 15, ст 21, 22, примечание автора). Такое вот получилось действо: смертный крест Иисуса, Леванидов крест, опирался в мертвую главу первого человека на Земле.
Наступление сумерек совпало с окончанием всех подготовительных мероприятий. Пермя сел подле зеркала, Илейко с примотанным к одной руке тесаком, к другой — плотницким топором, хотел еще к ногам какие-нибудь шпоры приделать, но не нашел, из чего. Мишка из облюбованного им ствола молодой сосны сделал мощное копье, заострив его в углях костра. Все также сыпал мельчайшими каплями холодный дождь, на который, к слову, никто не обращал внимания.
Когда с островка донеслось тревожное ржание Заразы, все обороняющиеся поняли, что их лимит спокойствия исчерпан, звери пошли.
— Удачи тебе, Пермя! — сказал Илейко и, немного погодя, добавил. — Мишка! Если поймешь, что все совсем скверно — уходи. Да про лошадь мою не забудь.
— Ох и веселенькая ночка нас ожидает! — оскалился в нервной улыбке Хийси.
А Васильич ничего не ответил, он уже настраивался на другое восприятие мира, он уже был не в себе.
"Волки" завыли все разом, и их оказалось много, даже очень много. Людям неспроста не нравится волчье, либо собачье пение — оно воздействует на тонкие струны души, заставляя их трепетать в тревожном ритме паники. Но лешему к этим руладам было не привыкать, а лив и Пермя просто не обратили на него никакого внимания. Если бы этим ограничивался поединок, то "Фенриры" бы уже потерпели поражение: должного эффекта они не достигли, а глотку себе порвали, аж саднить начала.