На перекрестках и по берегам Темзы раскачиваются с душераздирающим скрежетом железные клетки с трупами разбойников и пиратов. Ветер срывает с шестов головы казненных и с сухим стуком катит их под ноги прохожим... Лондонцы XVIII века были привычными к смертям и к казням.
Государство буржуазии и нового дворянства устанавливало свои законы...
Почти любое правонарушение — от мелкой кражи до пребывания в цыганском таборе — в то время в Англии каралось смертью. Несовершеннолетних для судей не было: в 1784 году к смертной казни был приговорен десятилетний мальчик, и кассационная комиссия утвердила приговор; в 1777 году к смерти приговорили четырнадцатилетнюю девочку, виновную лишь в том, что она по приказу своего хозяина-фальшивомонетчика спрятала несколько монет достоинством в один фартинг.
Но эти жестокие законы распространялись только на «низы» — аристократам все сходило с рук. Лорд-канцлер граф Мэнсфилд награбил, используя свое положение, столько, что его делом вынужден был заняться парламент. Но король поспешил выручить своего друга... Побочный сын лорда-канцлера однажды во главе ватаги пьяных джентльменов ворвался в кофейню и ни с того ни с сего проткнул шпагой первого попавшего мастерового. Убийцу, правда, признали виновным, но тут же помиловали — лондонские виселицы предназначались не для аристократов. Благоухающий духами убийца-аристократ приезжал на казнь в раззолоченной карете и смотрел, как к эшафоту ведут какого-нибудь простолюдина в лохмотьях, укравшего кусок хлеба или сукна. Некоего Джона Рассела приговорили за уличный грабеж к виселице. Но уже в тюрьме он получил по завещанию крупное поместье и тут же был помилован.
...16 ноября 1724 года в Тайберне — специально отведенном для казни месте — был повешен Джек Шепард, двадцати двух лет от роду, у которого не было поместья...
Грехопадение. Первые два побега
...До двадцати одного года Джеку сравнительно везло.
Родители не выбросили его на улицу и не сплавили на воспитание какой-нибудь вечно пьяной приходской няньке, которая скорей всего отдала бы его напрокат базарным нищим за несколько пенсов в день, предварительно изуродовав мальчику лицо. До шести лет Джек рос в семье — полунищей, ютящейся в вонючей каморке, которая, впрочем, ничем не отличалась от тысяч и тысяч других каморок лондонских трущоб, но все-таки в семье. После смерти отца Джека приютил торговец тканями Нибоун, который неплохо относился к мальчику и даже обучил его грамоте. А когда Джеку исполнилось 15 лет, его отдали в ученье к плотнику.