Он знал не только тьму, но и свет. Однако, замечает поэт, ночь вселила в его душу боль и робость. И наверное, вся его жизнь — это прежде всего преодоление и того и другого.
Василек успел увидеть: мир вокруг большой, а сам он маленький. А тут на него навалилась тьма. Привычные вещи били его, ставили подножки. Надо было заново, на ощупь осваивать мир, вначале комнату — стул, стол, кровать, печку, потом деревню, ближний лес. Вскоре он знал на память все тропинки, выработал у себя независимую, «зрячую» походку и очень гордился, когда прохожие спрашивали у него дорогу.
Париж, Токио, Чукотка — все это еще далеко. Будущий путешественник мечтает жить среди природы, пока среди родной. Позже, с завистью рассказывая о слепом американском натуралисте Хауксе, Ерошенко писал: «Мог ли я мечтать о чем-то похожем для себя? Живи я, как он, в лесном доме, в окружении близких... Но я тоскую вдали от лесов и полей, провожу жизнь в духоте гигантских городов — Токио, Лондона, Москвы. Где уж тут пробиться сквозь грохот тихому пению звезд и приобщить меня к таинствам природы!»
Что же не дало ему остаться дома?
А что в крестьянском хозяйстве слепой мальчик? Обуза, лишний рот. Разве что стоять с протянутой рукой на паперти.
Однажды он заслушался пением кобзаря — о краях заморских, о походах казаков в Туретчину. В самое сердце запала песня: мир велик, уйти отсюда, уйти.
— Пойдем со мной, хлопчику, все узнаешь. — Кобзарь погладил его русые кудри. — Що ты маешь здесь робыть, слипенький? Пойдем, и маты тэбэ видпустить.
В страшном волнении мальчик прибежал домой. Рассказал все матери и понял: да, другого пути нет — на паперть или с кобзарем побираться. Теперь он мечтал уйти из Обуховки. Куда угодно, только отсюда. Наконец отцу удалось его устроить в Московскую школу слепых. Василек принял это как избавление. Он искал свое место в жизни.
Попытка к бегству
Учителя объясняли нам, что человечество делится на расы — белую, желтую, красную, черную. Самая цивилизованная, говорили они, белая раса, самая отсталая — черная...
— А как же летом, когда мы чернеем от солнца, становимся мы от этого менее цивилизованными? — спросил я.
Учитель вспылил: вопрос, сказал он, глупый. В нашем классе позволялось задавать только умные вопросы.
Уехав из Обуховки, он инстинктивно тянулся в новый для него мир. А попал в душный мирок детской казармы, в школу слепых: двенадцать лет без отлучек, без посещения родителей, без поездок домой, в деревенское приволье.
Его учили, что Земля огромна и на ней всем хватит места. А он спрашивал, отчего же бедные арендуют землю у богатых? Ему говорили, что Россией правит царь, в руке у него скипетр, на голове — корона.