Между двумя полюсами растягивается всякий сценарий конца света. Он подразумевает драматическую форму, разделяющую надвое не только добро и зло, наказание и правосудие, но и самое повествование. На то он и сценарий, что описывает агон, раскол, конфликт и все остальное, без чего может обойтись идиллическая в таком контексте проза жизни, но не сцена смерти — и бессмертия.
Драма подходит ближе всего к человеку, потому что живет одним с ним временем. Выведенный из книги персонаж — такой же человек, как мы. Кем бы он ни представлялся, в одном его судьба не отличается от нашей. Он стареет на те же два часа, что длится спектакль. Герой, вместе с нами запертый в зале, не может уйти раньше, чем упадет занавес, — даже тогда, когда ему уже нечего делать, ибо какие могут быть дела после конца света?
Об этом — лучшая пьеса Беккета «Конец игры», которую еще называют «Эндшпиль», но только тогда, когда видят в ее героях двух королей на обезлюдевшей, если не считать пары искалеченных пешек, доске. В таком составе даже пат невозможен. Игра обречена длиться из вечера в вечер, и деться некуда, ибо за пределами доски ничего нет, и за окном «ничто не шевелится».
Мы не знаем, отчего произошел конец света, но это совершенно не важно. Апокалипсис непоправим, хотя и не окончателен. Жизнь еще теплится под рампой:
Клов. Природы больше нет.
Хамм. Но ведь мы дышим, мы меняемся! Мы теряем волосы, зубы! Свою свежесть! Свои идеалы!
Клов. Значит, она не позабыла о нас.
Природа не может кончиться, потому что она застряла в них. Квартет калек на сцене — пародия на 144 тысячи праведников, которые, как верит популярная в США секта, в день Страшного суда отправится по трупам грешников на небо. Герои «Эндшпиля» уже там, но вряд ли рады спасению.
Когда я смотрел спектакль в дублинском театре «Гэйт», специализирующемся на Беккете, то все время смеялся. Как говорят в пьесе, «нет ничего смешнее несчастья», тем более такого заурядного, как жизнь. Ведь у Беккета необычны только внешние обстоятельства, а не внутренняя динамика отношений, знакомая каждому, особенно — женатому. Люди оттого и живут парами, что загораются от трения и нужны друг другу, как коробок и спичка. И даже в апокалиптической ничего не меняется на опустошенной сцене: ад — это другие.
Рай, впрочем, тоже. Вот почему даже безжалостный Беккет не позволяет разлепиться своим безнадежным героям. «Ты нужен, — говорит Клову Хамм, — чтобы подавать мне реплики».
В «Эндшпиле» Беккет изобразил мир, который уже пережил (или не пережил) конец света. Но еще до того, как это произошло, Хамм встретил человека, который, как святой Иоанн, уже знал о предстоящем, за что и сидел в сумасшедшем доме.