– Хватит, прошу вас, заклинаю, уходите, уходите!
Но лица тогда ещё более приблизились, на их щеках были видны потоки слёз и скорби. Но вдруг все они начали смеяться, плотным кольцом окружив Тарона, и их хохот был колючим и злым. Зрачки Тарона расширились донельзя, он губами безмолвно говорил:
«Оставьте меня. Уходите. Хватит…» Но вдруг он заметил, что эти чужие грязными руками хотят забрать его щенка. И он, быстро подскочив со своего места, взял щенка на руки, прижал его к груди и стал умолять:
– Не забирайте его, оставьте меня в покое, уходите от нас…
Тарон ещё долго бы так мучился с наваждением, моля оставить их вдвоём, если бы не ярко-огненная молния. Она так неожиданно и ярко сверкнула, осветив всю комнату, в которой находился Тарон и щенок. От света молнии голоса и лица исчезли в одно мгновение. Тарон и не предполагал, что наваждения ещё долго будут его мучить. Изможденный, он крепко прижал щенка к себе и заснул, не выпуская его из объятий.
Проснувшись утром, Тарон с трудом, но все же осознал, что находится в собственной квартире. Направившись сразу на кухню, Тарон достал из холодильника молоко, чуть подогрел его в микроволновке и налил в тарелку, преподнеся её щенку.
– Пей, малыш. Знаешь, так и буду тебя звать, Малышом.
Щенок, прихрамывая, дошел до миски и стал жадно лакать молоко. Иногда он отвлекался, хитро поглядывая на Тарона. А Тарон молча смотрел, как Малыш, виляя хвостиком, наслаждается вкусом молока. Посмотрев в сторону окна, Тарон подошел к нему и чуть его приоткрыл, впуская свежий воздух в кухню. Тарон отодвинул жалюзи, молча взирая на небо. А Малыш потопал следом и, уткнувшись носом в ноги Тарона, начал проситься на руки. Тарон поднял его, и Малыш радостно завертел хвостиком, и его маленькая мордочка была в молоке. Щенок потянулся головой к лицу Тарона и своим чуть шершавым языком стал его облизывать, заглядывая в глаза. Так он выражал благодарность за своё спасение. Глянув на ранку Малыша, Тарон вновь достал аптечку и обработал её, залив йодом. После подкурил сигарету и долго-долго без слов наблюдал за Малышом. Тарон стал бояться темноты и с приходом сумерек стал проверять, заперты ли двери, закрыты ли окна. Ему казалось, что вот-вот в живом воплощении придут чужие с насмешливыми лицами, и вновь отовсюду будут раздаваться голоса. Он со страхом ожидал, что они вернутся, и по ночам, прижимая Малыша к груди, задавал один и тот же вопрос вслух:
– Кто вам дал ключи от моей квартиры? Откуда у вас ключи?
А незнакомые лица улыбались зловеще ему в ответ и вызывающе обрызгивали, стараясь попасть в лицо, красной краской. И в этом диком страхе проходили ночи. Тарон даже звонил в полицию, прося помощи, описывая своих посетителей. Выехав, наряд полиции не обнаружил никого в квартире, кроме самого Тарона и его щенка, не отходящего ни на шаг от хозяина. Только по углам комнаты были разбросаны пустые бутылки, этикетки на которых гласили, что в них был ром. За несколько месяцев они десятками скопились повсюду, даже под диваном. Увидев опухшее лицо Тарона после бессонных ночей, полицейские пришли к выводу, что известный, выдающийся режиссер ушёл в запой. Посетовав, они стали его успокаивать и предложили уменьшить своё увлечение ромом. Но Тарон воспринял все их слова как личное оскорбление и, гневно сверкая глазами, с возмущением выпроводил их за двери квартиры. Постояв несколько минут у закрытой двери, он ещё мысленно вёл беседу с ними, негодуя. Запирая дверь ключом на все обороты замка, Тарон вытащил его из замочной скважины и, поискав глазами что-то, нашёл длинный шнурок, в одиночестве лежавший среди обуви. Продел ключ, завязав на три узла, и повесил ключ себе на шею. Это немного принесло успокоение его душе, холодный железный ключ быстро нагрелся на его груди, и в глубине души Тарону захотелось поверить, что никто из тех чужаков не потревожит его, не имея возможности войти.