Но Бен думал, думал и считал себя еще большим мерзавцем. Он не поехал в тот же день в Ирландию, не сумев бросить Эстелу совсем одну. Две недели он жил, словно в забытьи: спал днем, просыпался среди ночи, бродил по улице, почти не ел и терзался укорами совести. И Мариэль, и Эстеле он сделал больно, а самому ему было больнее в три раза.
Приехав в Ирландию, Бен не нашел покоя и там. Черные думы путешествовали вместе с ним. Не прошло и недели, как он решил вернуться, опасаясь, что Эстела может наложить на себя руки. Все эти разъезды сильно ударили его по карману. Если бы не отец, Бен не знал, где бы взял деньги. Каково же было его удивление, когда в доме Эстелы он увидел за обеденным столом мужчину. Хозяйка познакомила их. Теперь Эстела не выглядела такой удрученной и печальной, как в то время, когда Бен видел ее в последний раз. Наоборот, она даже расцвела. Бен не мог скрыть своего удивления. Даже он не смог так быстро закопать прошлое. Он полагал, что Эстела тоскует в слезах, а оказалось, она начала новую жизнь, и, судя по ее радостной улыбке, довольно неплохо. Бену вдруг пришла на ум странная мысль о неверности Эстелы. Он даже подумал, а не добивалась ли она его отъезда для себя, а не ради него. Но он все же откинул эти мысли. Просто Эстела была влюбчивой и горячей — истинной испанкой, в которой играют страсти, а не длительное чувство. Как бы там ни было, Бену от этого стало только легче. Лицо его, неподдельно мрачное, вдруг прояснилось — впервые за последнее время. Хотя, вновь приехав в Ирландию, он впал в глубокую меланхолию, то виня во всем себя, то глотая горькие слезы, ощущая себя невинной жертвой слепой судьбы.
Бен сидел под молодым дубом, размышляя над своим планом. Вдали белела Бэнчиза, окутанная легким туманом. Завидев оживление во дворе поместья, Бен усмехнулся: мистер и миссис О’Бэйл куда-то уезжали. Вчера слуги выболтали ему это за пару звонких монет. Дождавшись, когда карета покинула поместье, Бен направился к воротам Бэнчизы. Раскрытое окно на втором этаже сослужило ему неплохую службу: поднявшись по балке, Бенджамин перелез через окно, попав в чью-то спальню. В длинных коридорах веяло каким-то странным запахом, которого раньше он не замечал. Бен услышал пение, доносившееся из ванной, и сердце его заколотилось, как неисправный часовой механизм. Он открыл дверь — Мариэль лежала с закрытыми глазами, вся в пене, точно русалка, роскошные кудри ее покрылись белизной. Пена выплескивалась даже за пределы ванны, стекая на мраморные плиты. Она тихонько напевала гробовую мелодию, словно свершая тризну. Внезапно ее черные ресницы взлетели вверх, и пронесся пронзительный крик, такой неожиданный, что Бен вздрогнул.