В дверь начали ломиться, но моя импровизированная баррикада сдерживала их какое‑то время. «Живо, живо!» доносилось из коридора.
— Куда? — трагично улыбнувшись, сказала она. Ее глаза были полны решимости как никогда.
— Ну, например…
— Нет. Ты не понял. Куда? Вот именно. Куда бы мы ни пошли, они найдут нас. Я знаю то, чего я не должна знать…
— Хватит, пожалуйста. Успокойся. Я что‑нибудь придумаю. Ты спасла меня — теперь моя очередь, ну же…
Она медленно шла мне навстречу.
— Я сделала то, чего я не должна была делать… Чего никому нельзя делать…
Ком в горле. Лицо наливалось кровью. Руки дрожали.
— Но, господи, как же я рада, что была такой опрометчивой дурой. Я была счастлива. Потому что я в тебе не ошиблась. Ты — хороший. Правда. Я рада, что единственный раз, когда я сделала такую ужасную вещь — я сделала это ради тебя.
Она протянула мне свои тонкие белые руки.
Она не обняла тебя.
Она выхватила твой пистолет и застрелилась.
И тогда время остановилось. Труп на полу. Преследователи ворвались в комнату в ту же секунду. Они тебя схватили? Повалили на пол? Били ли они тебя?
Какая разница.
ПОВЕРНИТЕ НАПРАВО.
Там все закончилось и там все началось. Постоянно, каждой ночью, с утра до вечера… Думаешь ли ты хоть о чем другом?
— Я мог ее спасти. Я мог. Я должен был. Я обещал ей. Я, я…
Если все так плохо, то почему бы не сделать то же самое?
И ты разве думаешь, что вся проблема лишь в этом?
Помнишь ли ты свое обещание?
Фантом сбросил меня на крышу дома.
— Послушай, — услышал я ее голос, — просто хватит. Пожалуйста. Я прошла через все это не ради того, чтобы ты так легко выкинул свою жизнь, пускай даже ради меня.
Мы сидели на крыше в самом центре города, с которого открывался такой же вид, как и теперь: рядки маленьких однотипных домов вдалеке, возле каждого стоял уличный фонарь, каждый из которых был маяком в этом черном море. В другой стороне — зарево из синих, красных, пурпурных, желтых огней. Небоскребы, напоминавшие стройных тощих топ-моделей в блестящих платьях. Казалось, что даже холодные стекла и металлические каркасы зданий были сделаны из алмазов — настолько сильно все блестело. Огни ночного города были звездным небом, расплескавшимся по земле. Все вокруг будто бы и было отражением этого неба, словно огромный пруд в самой глубине леса, где не проходила ни одно живое существо, и от чего вода как будто бы застыла намертво.
Ее голос был как никогда усталым, она не находила сил чтобы закатить истерику или просто наорать на меня. Она никогда этого не делала. Я вижу ее лицо перед собой — уже впалые щеки лишь подчеркивали точеные скулы, над которыми теперь не так ярко поблескивали темно-карие глаза, чуть-чуть раскосые. Рот скривился от боли, но губы постоянно хотели сложиться в улыбку — но что‑то им мешало. Ее белые, густые, но тонкие длинные волосы были белыми не от краски, на что намекали темно-черные корни (она никогда не успевала вовремя подкрашиваться), но от седины. Тем не менее, ее движения были все еще полны жизни, хоть и подходящей к финалу. Я не мог ничего поделать. Она сама так решила.