— Зачем же понужал его?
— А он смуту новую начнет сеять и Шуйских под корень изведет, не помилует.
— Кто сказал тебе это?
— Сам понимаю. На русской земле давно пора наводить порядок. Хватит смут. Недород, бескормица, бабы детей без кожи рожают, болезни тож.
— А с Романовыми и Шуйскими они враз выздоровят?
— Истинно! За Рюриковичами корня не осталось, весь сошел на нет, а Романовы, Захарьины и Шуйские в гору идут, — умно складывал разговор воевода Скопин-Шуйский.
— И это у нынешнего царя корень?
— Временный он, моя очередь, — с надменной уверенностью отвечал воевода Михаил.
Странник помрачнел.
— Эх, княже! Таких к власти не подпускают.
— Сам выйду! И кто ты таков будешь, поучать меня?
— Ужель не понял? — хмуро усмехнулся странник. — Знать, не случайно. Что новым родом даруют, здесь ты прав. Токмо у тебя, окромя меча, ничего нет. Я оборонить хочу, такая у меня корысть. Неладная ночь эта, полнолуние, темные силы вышли. Переживешь эту ночь, быть тебе царем, а поддашься искусу — смерть. И не о себе думай, княже: Русь может другой дорогой пойти, на многие годы по бездорожью, и под чужой рукой, и по чужим знакам. Об этом думай, о потомках.
На миг призадумался воевода, взвешивая слова странника. Есть в них зерно, волхвы похожее предсказывали, да кто его сейчас сломить может?
— Учту, дядя, — ответил он размеренно. — А знак покажи, твоих слов праведность.
— Мир тебе, — молвил странник, поднялся и ушел сквозь стену, будто дым испарился.
Воевода подождал с минуту, протер глаза. Привиделось?
Нет, не привиделось: слова запали в душу. Ночь пережить — много ли ума надо?
Пред ним, выходящим из светелки, сенные девки согнулись в поклоне. Под сарафанами округлились справные, литые задницы, хмыкнул воевода и пошел наверх в опочивальню.
Застать наверху особую соблазнительницу он не чаял. Выпрямилась та, и обомлел воевода.
— Зазнобушка моя!
— Будь здрав, княже, любимый мой! — сияла Ирина одним лицом. — Вырвалась вот от постылого, к тебе прибежала.
И так она поспешно сказала это, что засомневался воевода, слова Пармена вспомнились отчетливо — ночь пережить, искусу не поддаться. Подобрался он. От хитроватого дядьки его Ирине на ночь не сбежать, не то здесь… Зашевелились Романовы, смекнули, чем его достать. Неравнодушен он к прелестям Ирины, да не того он замеса. А что Ирина отвергала его долго, сейчас прямо должок ей и отдаст…
— Любить собралась жарко? — сделал свой голос податливым Михаил.
— И крепко. Дай обу́ву сниму…
Он позволил ей стянуть сапоги. В прорезь рубашки видел ее сочные груди. Хороша, стерва, желанна до боли!