тихонько утирала она слезу, катившуюся по ее щекам.
А Павел между тем разливался все больше и больше, угадавши инстинктом артиста, что
происходит теперь в душе его слушателей. По мере того как развивалась драматическая легенда,
связь между ними становилась теснее. И он и они забыли про то, что разделяло их. Они жили в
этом волшебном мире героических воспоминаний, на которых они вскормились и которыми так
богато это поэтическое племя. Вот песня приближается к концу. Последняя могучая нота
прозвучала в воздухе. Но никто не пошевелился и не проронил ни звука. Все как будто ждали
еще чего-то. Но когда они очнулись, Павла уже не было. Ему невыносимо было снова очутиться
в той самой толпе, которая за минуту глумилась над ним. От Гали же он ничего не ждал и,
положив бандуру на завалинку, незаметно ушел.
Печальный он шел домой. Его возбуждение прошло, и чувство горького одиночества снова
начало глодать его сердце. Он миновал колодезь и деревянную церковь с зеленым куполом. По
обеим сторонам потянулись дворы с избами в глубине. Он прошел уже Галину избу с высокими
дубовыми воротами, как услышал, что за ним кто-то бежит. Он оглянулся и в первую минуту не
мог выговорить ни слова от радости.
– Галя, ты ли это? – вскричал он, бросаясь к ней навстречу.
– Я, – отвечала девушка. – Зачем ты приходил? Она вся запыхалась от быстрого бега и едва
могла говорить…
Павел схватил ее за руку.
– Пташечка моя, спасибо тебе. Я думал, что ты меня больше знать не хочешь.
Галя вырвала у него руку и настойчиво, почти сердито повторила свой вопрос:
– Зачем ты приходил?
– Чего спрашиваешь? – сказал Павел упавшим голосом. – Разве ты не видишь, что я только
и живу, когда тебя увижу.
Она ничего не сказала и стояла, опустив глаза, в выжидательной позе. Тени от ее ресниц
падали на ее бледные щеки.
– Не пойдешь за Панаса? – спросил Павел робко.
– А пойду, коли тато велит, – отвечала девушка, встряхнувшись. – Как мне за тебя идти, за
нехристя? Ведь вы все от креста отреклись.
– Галя, грех тебе это говорить. Мы – нехристи! Мы – отреклись от креста! Когда мы только
и думаем, чтоб взять на себя его крест и идти по стезям, которые он нам указует, – проговорил
Павел, переходя, незаметно для самого себя, в тон проповедника.
– Уж я этого не знаю, – сказала Галя, махнув рукою. – Я не поп. А что я знаю, это то, что ты
меня не любишь. Если бы любил, то не променял бы на Лукьяна со штундою. И чего тебе было
так торопиться? – продолжала она с запальчивостью искреннего убеждения. – Коли тебе так
хотелось в штунду, подождал бы. Чего тебе стоило? Мы бы повенчались, а там ты бы перешел в