Штундист Павел Руденко (Степняк-Кравчинский) - страница 27

– Хорошо, – говорю, – зайду, где ты стоишь? Сказал.

– Спросишь, – говорит, – Степана Васильева. Отдал я ему книжку.

– Зайду, – говорю, – разве что помру до утра.

Так, не прощаясь, я почитай что от него убег. Прихожу к себе на постоялый. А Демьян уже

давно коня заложил и меня ждет.

– Отпрягай, – говорю. – Уехать и завтра успеем. Бог мне послал встретиться с человеком

одним.

И рассказал это я ему про Степана. Как уж я утра дождался, сам не знаю. Вот иду я к

Степану утречком рано, со мной и Демьян. Вижу, во дворе что-то творится: хозяин и жильцы

повысыпали на двор, стоят толпой и на что-то смотрят. Что за притча? Подходим, видим:

посередине стоит Степан с топором и молотит обухом – что бы ты думал? Икону в серебряной

ризе. Это он свою из горницы вынес. Молотит и приговаривает:

– Довольно я тебе поклонялся. Иди на подтопку. Народ, что кругом стоял, сперва только

дивился: что это человек ошалел, свое добро губит. А тут разобрали, в чем дело, и кинулись его

бить и икону отнимать. Несдобровать бы ему одному против всех. Да тут мы подбежали. А

Демьян наш как кинется, да давай народ раскидывать – любо-дорого смотреть. Все так от него и

шарахнулись. Откуда, мол, такой Еруслан-богатырь свалился? А Степан, как узнал меня, и

говорит;

– Спасибо тебе, добрый человек. Через тебя я свет увидел. Всю ночь, – говорит, – я читал и

всю правду понял; все верно выходит по Писанию, как ты говорил.

Народ нас тут обступил, и про икону забыли. Какие такие люди и какая такая правда? Да

хозяин постоялого двора тут вмешался:


– Не позволю, – говорит, – у себя на дворе озорства, этак мне двор запретят держать.

Икону-то он сгреб – серебра на ней рублей на тридцать будет – и за квартальным послал.

– Вот, – говорит на Степана, – святыню нарушает, а эти двое ему подстрекатели и

споспешники.

Ну, повели нас в участок. Кто такие и как? Степана-таки придержали и лавку у него

отобрали. Ну, а нас отпустили. Только имена записали. Дело будет об оказательстве. Вот так-то.

Жатва велика и обильна, а делателей мало, – закончил Лукьян своим обычным текстом. – Ну, а у

вас как? братьев не прибыло ли?

– Все, слава Богу, как ты оставил. А новых никого не прибыло. Тебе одному из нас дано

быть ловцом человеков, – проговорил Павел с чувством.

– Никому это сразу не дается, – заметил Лукьян как бы про себя. – Ну а ты сам как? –

спросил он участливо. – Какое твое дело, что ты со мной посоветоваться хотел?

Павел опустил глаза. Ему снова стало неловко заговаривать о своем сердечном деле, но уже

под влиянием совершенно другого чувства, навеянного на него разговором с Лукьяном.