лет двадцать пять как остепенился и зажил хозяином. Он женился на богатой и успел овдоветь и
теперь считался первым богачом в округе. Он торговал скотом и снимал большие баштаны и
вообще стал мирным торгашом и земледельцем. Только по огонькам, вспыхивавшим в острых,
как у ястреба, глазах, сверкавших под нависшими, почти черными бровями, можно было
догадаться, что в этом старике все еще жил бес.
Такой именно огонек загорелся в глазах старого Охрима, когда он посмотрел вслед
удалявшейся Ярине.
– Вишь ты, на Панасовых волов зарится, – сказал он про себя, – юла черноглазая. А Панаску
нужно-таки с той овечкой поскорее окрутить. Так-то вернее.
Он нагнулся снова над грядкой мяты, которую вышел прополоть перед обедом, и дополол
ее таки до конца. Но тут он не выдержал. Он пошел в дом и приказал наймичке, чтоб в минуту
обед был готов. Наскоро перекусив, он пошел в. каморку, где стоял сундук с его платьем. Здесь
он оделся в новый синий кафтан с золочеными пуговицами, надел новые сапоги с красными
отворотами, привел всего себя в порядок и, надвинув на брови смушковую шапку, отправился к
Карпию с дипломатическим визитом.
У Карпия на стол еще не накрывали. Галя вернулась поздно с реки, а Карпиха была
большой копуньей, и на то, что другая баба сделала бы в час, ей нужно было два.
Галя возилась у печки, пробуя, не поспел ли картофель, чтобы накрывать на стол, как,
выглянув в окошко, она увидела входящего в ворота гостя.
– Тато, Охрим идет! – сказала она.
– Эх его нелегкая принесла! – проговорил Карпий.- Людям обедать, а он в гости!
Он вышел, однако, на крыльцо навстречу гостю.
– Добро пожаловать, Охрим Моисеич. Милости просим в горницу.
На лице Карпия не было следа раздражения. Он был весь вежливость и гостеприимство. К
тому же его любопытство было задето. Охрим зашел, очевидно, неспроста, иначе он бы так не
выряжался, а по какому-то важному делу.
– Спасибо за вашу ласку, Карпий Петрович, – отвечал Охрим, низко кланяясь.
– И за вашу спасибо, Охрим Моисеич, что прозе-, дать зашли.
Они вошли в избу. Карпий усадил гостя в почетном углу, а сам сел насупротив на
деревянной скамейке.
– Откуда Бог несет? – спросил он.
Это значило: зачем изволили пожаловать, но прямого вопроса не позволял деревенский
этикет.
– Вот к попу собрался, – сказал Охрим, оглядывая самого себя. – Нужно рассчитаться с ним.
Так я хочу того, поторговаться.
"Ну что ты врешь, к попу ты не собирался, – подумал про себя Карпий. – Коли б хотел
торговаться с ним, пошел бы с вечера, когда отец Василий успеет напиться пьян и становится
сговорчив, а не среди белого дня, когда он еще трезв и копейки не скинет".