– Известно, нужно поторговаться, кому же охота свое добро зря отдавать, – сказал он
громко.
Он заговорил об урожае, о ценах на хлеб в городе, не спуская с гостя внимательных своих
маленьких сереньких глаз.
Вошла Галя и остановилась у порога.
– Чего тебе? – обратился к ней отец.
– Мама велела спросить, накрывать ли на стол, или подождать, – сказала девушка.
– Накрывай, накрывай! Люди давно отобедали, а мы только за стол садимся, – сказал он
укоризненно.- Дочка на реку с бельем ходила, а старуха у меня, что некормленая лошадь: шаг
сделает и пристанет, – пояснил он гостю, чтобы не уронить дочки в его глазах.
Охрим сделал снисходительный жест и встал из-за стола.
Карпий стал упрашивать Охрима отобедать с ними. Но тот из вежливости отказался.
– Ну так чайку напьемся после обеда, – предложил Карпий.
Охрим согласился и, усевшись поодаль у окошка, чтобы не мешать, стал ждать чаю. Это
окончательно убедило Карпия, что он пришел неспроста.
Обед продолжался недолго и прошел почти в полном безмолвии. Говорил почти один
Охрим, рассказывая про плутни деревенского начальства и глупость старшины, с которым был
не в ладах, потому что сам метил в старшины. Карпий со старухой ели медленно, истово,
изредка отвечая Охриму односложными замечаниями. Галя прислуживала и то вставала, то
подсаживалась и бралась за ложку. Но она ела только для виду, потому что догадывалась, зачем
пришел старый Охрим, и волновалась страшно. Карпий тоже кое-что слыхал и был возбужден,
хотя об этом трудно было догадаться, так солидно крестил он хлеб ножом, прежде чем отрезать
ломоть, и так торжественно и угрюмо жевал, кладя каждый раз ложку на стол. К чаю бабы
допущены не были. Поставив на стол кипящий самовар и все нужное, они удалились, чтобы не
мешать старикам.
– Мамо, голубка! – воскликнула Галя, бросаясь на шею матери. – По мою душу пришел
старый! Чует мое сердце.
– Что ж, дочка, чего ты испугалась? Тебе уж и так давно замуж пора. Все уж повыходили.
Не век же тебе девовать…
– Мамо, мамо, не говорите. Не хочу я. Не хочу! Ох, пропала моя головушка.
Она дрожала всем телом и прижималась к матери, точно цыпленок, ищущий защиты от
коршуна.
Жилистой узловатой рукой мать погладила ее русую головку.
– Что ты, дочка? Господь с тобою, – повторяла она. – Ведь не за себя старый взять тебя
просит…
Галя отчаянно замотала головой и залилась слезами.
– Ах ты бедная моя! – безнадежно проговорила мать. – Как же мне помочь тебе, родная
моя? Ума не приложу.
– Мамо, голубка, отпустите меня. Мне нужно, нужно. А коли тато закличет, скажите, что
вы меня услали – в лавку, на речку, куда хотите…