кино, бесконечно большой батальон шел в атаку, и крики «Ура!» заглушали стрельбу и разрывы.
Только сына представить не мог в гимнастерке и за пулеметом. Он никак не вязался с войной,
потому так, печалью охваченный, слез не чувствуя, молча глядел в никуда. И в душе, просветленной
несчастьем, затеплилась гордость за сына. И мелко исписанный листик блокнотный потом показал
старшине. Тот на мелкие строчки пощурился, прочитал и сказал: -Отлучусь на минуту, Никитич. И
пропал, прихватив и письмо. Но к обеду нашелся: -Щас читали письмо нашей роте. Ну, твое, что
товарищи сына прислали. Где всегда, на опушке. Бабы с речки пришли, что портки нам стирают.
Ребятня набежала… Думали ж, будто солдаты концерт собралися давать, а тут, значит, это письмо.
Ну, дак бабы всплакнули. А личный состав закурил без на то разрешения. А Евсей, с деревянной
ногой, матом крыл по чем зря. Вот такой у нас был политчас… Щас уже третьей роте, наверно,
читают. Помолчал, потоптался, чадя самокруткой: -Ты б домой отослал эти письма. Нихай матка
утешилась бы, что Сережка геройски погиб, а не канул безвестно, как с дерева лист. И добавил
раздумчиво: -Оно легче, наверно, погибнуть, чем живым твою смерть пережить. «Пожалуй надо
отослать домой эти письма, пока не затерялись, да не потёрлись в кармане,- согласился солдат с
советом старшины. –Отошлю от Серёжки привет прощальный…Знать должны, как геройски
погиб…Ни одна похоронка не скажет так, как сказали товарищи…» С первых дней его службы
военной, так уж сложилось, что только подумает о домашних своих, так первой из всех жена
появляется и обязательно такой, какой видел ее в ту минуту последнюю. Вот она с другими бабами к
сельсовету подбегает. Прямо с нивы колхозной. В сарафанчике выгоревшем с проступившими
веснушками на лице распотевшем, с прижатым к подолу серпом. И так запаленно дышит, что ни дух
перевести, ни слова сказать. Только и успела выкрикнуть: -Куда ж ты, Иван?.. -А!.. -В досаде махнул
он рукой, стараясь через головы товарищей и хвост пыли еще раз увидеть ее напоследок, в душе
надежду лелея из района домой вернуться. И запылил грузовик военкомовский с мужиками
колхозными, будто в город поехали на экскурсию с обязательным возвращением к вечеру. А вгороде, в военкомате, как солдату с досады казалось, оглядели врачи непочтительно. Ткнули трубкой
в спину и в грудь для блезиру и - марш! Все! Здоров! Под команду "Раздевайсь!" "Одевайсь!" словно
эти мужики-колхозники родились солдатами. Хотя может оно так и есть: кому ж больше под ружье
становиться приходится? Мужикам деревенским да фабричному люду. Тут же на вокзал да