‘\
Флигель-адъютант царя А. А. Мордвинов следующим образом передает настроение своего высокого патрона. Ему предъявляли требования от имени всенародных избранников, а «он чувствовал, что две трети его подданных об этих требованиях не только мало знают, их не понимают, но и всякое уменьшение его власти будут считать преступлением по отношению к нему и к народу» >36.
Естественно, у всех этих свидетелей должен был возникнуть вопрос о причинах столь безоглядного упорства.
Идея о неограниченности царской власти, по мнению Гурко, была внушена царю Д. С. Сипягиным и князем В. П. Мещерским. Первый, указывал Гурко, отличался ограниченностью, второй— «раболепной подлостью» >37. Помимо традиционного воспитания в духе уваровской формулы «народной» ориентации царя способствовали и унаследованное им от своего предка Александра I «византийство», связанное с недоверием к ближайшему окружению — великокняжеской и правительственно-бюрократической среде, и обусловленный этим недоверием курс на самоизоляцию, замыкание в узком кругу пользующихся доверТщм^лйцтСледствй'е'м этого явилось стремление найти опору в «преданных» народных массах.
Но был еще один родник, из которого царь черпал свою уверенность в «народной любви»,— «Союз русского народа». После издания манифеста 17 октября Николай II лично принимал депутации черносотенных организаций, в частности пресловутого А. И. Дубровина — главаря «Союза». Даже, по мнению Мосолова, это было «несчастьем для России». На указание министра двора В. Б. Фредерикса о недопустимости таких приемов, компрометирующих царскую власть, царь отвечал:
«Неужели я не могу интересоваться тем, что думают и говорят преданные мне лица о моем управлении государством?» >38
Подлинный ответ о причине нелепых заблуждений царской четы кроется в полной изолированности от народа не только царя и царицы, но и режима в целом. Так было и до Николая II. Но в описываемое время разрыв между режимом и народом достиг максимального предела. «Существование в заколдованном кругу, куда лишь с трудом и смутно проникают те течения мысли, которые в данное время захватывают и направляют народную волю»>39, по удачному выражению Гурко, при Николае II достигло критической точки, и личные свойства царской четы в развитии этого процесса не играли и не могли играть решающей роли.
Уже отмечалось полное несоответствие личных качеств, мировоззрения и окружения царской четы задачам, решать которые обязывало положение верховной власти. Но, может быть, парадокс решался проще: не столь уж велико было влияние «великолепной четверки» на государственные дела и машина катилась сама собой? И современники, и исследователи дают на этот вопрос прямо противоположные ответы.