Вот как только умирать буду? Не болел, не хворал я никогда. Разве, что под старость немного прихварывать стал. Уйти бы на тот свет без мучений. Заснуть, а проснуться там. Глядишь, и встречу кого из родных, близких. Конечно, встречу, обязательно встречу. Мать, отца, братьев, сестер, друзей, бригадира, бая Ерназара – интересно, как они живут на том свете?
Старик снова задумался, продолжил.
– Революция, коснулась ли она их там? Думаю, нет, ведь жизнь у них там совсем иная. Душа ведь наша там, не мы сами. Да и кто, что может знать, никто ведь оттуда не возвращался. Это мы туда попадем – все там будем. А если ничего там нет? Не должно так быть. Ведь душа, мысли должны куда-нибудь деться. Думаю скоро узнаю, есть ли жизнь после смерти или нет. Жаль вот только тебе об этом, сынок, от меня ничего узнать не придется.
Не хотел Алдан, воспитанный на атеизме, на кодексе строителя коммунизма, перебивать старика и пояснить ему, что нет загробной жизни. Что вместе со смертью физической, умирает, гаснет, уходит в небытие мысли, разум человеческий, сознание – и если уж всю правду ведать, то и душа человеческая. Да не важно это, что дадут ему мои разъяснения?
– А, как вы относитесь к такому человеческому чувству, как любовь? Любили ли вы когда-нибудь? Любите ли?
«Не к месту задал вопрос», – подумал Алдан. Но он задал его, ему хотелось узнать, любил ли когда-нибудь этот старый человек. Было ли у него это чувство? Хоть что-то должно же было у него быть светлое, в этой тяжело прожитой жизни?
И старик не ожидал от Алдана такого вопроса. «В мои-то годы рассуждать о любви», – подумал он. – «Выкладывать юнцу свои чувства».
Старик улыбнулся, затем улыбка исчезла, – «А почему бы и не рассказать о своей любви? Раз хочет послушать, пусть послушает. Кому и когда еще поведаю об этом».
И уже вслух произнес:
– Пусть этот разговор останется между нами Алдан, договорились.
– Конечно, аксакал, об этом разговоре никто никогда не узнает.
– Никому об этом я еще не ведал. Любил ли я когда? И что это вообще за чувство? Любил, конечно, любил. Может, любовь к ней и выжить помогла в те трудные годы. Подозревала ли она? Думаю, подозревала. Любила ли она меня? Вот чего не знаю, того не знаю. Но то, что нравился, это точно, а как же по-другому, – старик немного оживился, сказав это. – Это я сейчас старая коряга, а тогда, тогда здоровье было, кровь горячая в жилах текла, молодая. Всю жизнь любил ее, любовь к ней питал и умру, любя ее.
Вспомнил старик ее огромные, карие, слегка раскосые глаза, улыбку, которая не давала покоя: