Я не говорю, что власть человека над человеком это добро. Я также не говорю, что она зло. Уж тем более я не говорю, что она нейтральна. И мне как мыслящему человеку было бы стыдно сказать, что власть это добро, когда она принадлежит мне, и что она зло, если она в руках моего врага. Я только говорю, что она является самостоятельной действительностью по отношению к каждому, также по отношению к властителю, и втягивает его в свою диалектику. Власть сильнее, чем всякая воля к власти, сильнее, чем любая человеческая доброта и, к счастью, также сильнее, чем любая человеческая злоба.
Ю. Хоть это и утешает, что власть как объективная величина должна быть сильнее, чем вся злоба людей, которые осуществляют власть; но, все же, с другой стороны, остается неудовлетворительным, что она должна быть также сильнее доброты людей. Для меня это недостаточно позитивно. Надо надеяться, вы не макиавеллист.
К.Ш. Я уж точно не макиавеллист. Впрочем, сам Макиавелли тоже не был макиавеллистом.
Ю. Это для меня звучит слишком парадоксально.
К.Ш. Это весьма просто. Если бы Макиавелли был макиавеллистом, то он определенно не писал бы книги, которые выставляют его в плохом свете. Он публиковал бы благочестивые и поучительные книги, лучше всего «Анти-Макиавелли».
Ю. Это, естественно, было бы хитрее. Но ведь должна же быть практическая польза от применения ваших идей. Что нам теперь, собственно, нужно делать?
К.Ш. Что мы должны делать? Вы помните начало нашей беседы? Вы тогда спросили меня: есть ли у меня власть или нет. Вот теперь позвольте мне повернуть это ваше копье острием против вас и задать вам вопрос: есть ли у вас самого власть или у вас ее нет?
Ю. Похоже, вы просто хотите уклониться от моего вопроса о практической пользе.
К.Ш. Наоборот, я хотел только получить возможность для осмысленного ответа на ваш вопрос. Если кто-то задает вопрос о практической пользе в связи с властью, то ведь есть разница, есть ли у него самого власть или нет.
Ю. Разумеется. Но вы же сами снова и снова говорите, что власть – это нечто объективное, и что она сильнее, чем любой человек, который пользуется ею. Так что тут должно быть несколько примеров практического применения.
К.Ш. Таких примеров бесчисленное множество, как для того, у кого есть власть, так и для того, у кого ее нет. Большим успехом было бы уже то, если бы настоящая власть публично и зримо появилась на политической сцене. Я, например, посоветовал бы властителю, чтобы он никогда не появлялся на публике без министерской или иной соответствующей одежды. Человеку, лишенному власти, я сказал бы: Не думай, что ты хорош уже только потому, что у тебя нет власти. И если он страдает от того, что у него нет власти, я напомнил бы ему о том, что воля к власти столь же саморазрушительна, сколь и воля к удовольствиям или к другим вещам, вкус которых обещает большее. Членам учредительного или конституционного совещательного собрания я убедительно объяснял бы проблему доступа к верхушке, чтобы они не думали, что они смогут организовать правительство своей страны по какой-то схеме как какую-то давно известную работу. Короче, как вы видите, есть очень много практических применений.