— Кабы я был такой же большой, как Никита, — вздохнул Мишутка с досадой, — то не только пестерь, а и тебя бы, дедо, унёс за плечами.
Глаза у деда блеснули весёлым.
— Дело сказал, Михаил! — и подошёл к деревянной кровати, на которой спали Бронька с Никитой. — Вот и сам гражданин — помощник. Э-э, Никит! — Рафаил потянул одеяло. — Ну-ко вставай. Пойдём за лесным мяском! Всё лучше, чем собак-то гонять. А, Никитка?
Никита бормочет сонным баском:
— У меня каникулы. Должен я отдыхать.
Деду не терпится. Хлопает по одеялу.
— Вставай, покуд язык не пришил ниже пяток!
Никита встал, вздыхая и охая. Перекусил кое-чем. Надел старый ватник с большим накладным карманом.
Рафаил подсказал:
— Не забудь взять пестерь!
Никита вздрогнул и рот распахнул, как перед доктором со щипцами.
— Ты чего, дедко? Увидят ведь! Засмеют!
— Давай! — прикрикнул старик вспыльчивым голосом человека, с которым лучше долго не спорить. — Никакая краля тебя не увидит. Огородом пройдём.
Никита выше деда на целую голову. Идёт впереди с пестериным жалобным скрипом. Дед за ним, впопыхах да вприпрыжку. А Мишутка в хвосте, рассевает шажки.
За навьюженным полем — ельник. К нему тропится частый следок, уходящий по просеке меж деревьев. Это дед вчера проходил. Тишина. Сыпучие белые ветви.
Вот и первая затесь. Под ней, как застряв в частоколе берёз, ещё тёплый, споткнувшийся в беге заяц. Дед встаёт на коленки. От азарта дрожат рукавицы.
— Ну-ко, Никит, клади в пестерёк! — говорит, вынимая из петли зайца. — Что бог послал, то и мягонько! — Слова старого Рафаила бегут весело, как играя между собой. — А как-да с каждой петельки по такому предмету!
— Куда с зайцами-то деваться? — басит удивлённо Никита.
— Давай! Я каюсь, что мало петель наставил, а он — деваться куда.
Глаза у Никиты играют лукавцей.
— А коли, дедко, в сам деле двенадцать зайцев поймаем? Чего тогда? Раздадим?
Рафаил сердито порхает валенком снег. Взгляд прищуренно-зоркий, какой бывает у мужика, когда у него отнимают богатство.
— Ишь, давалец какой! Сами съедим!
— Дед, у тебя глаза не сыты! — объявляет Никита.
— Сытых глаз не бывает, — ворчит Рафаил, — коль мне не веришь — спроси у Мишутки.
Мишутка не знает, на чью ему сторону стать.
— Я мало жил, — говорит, — в глазах покуда не разбираюсь.
Никита уходит. Пестерь желтеет между стволов. Дед запыхался, вспотел, перестал успевать за парнем.
— Эх! — сокрушённо мечтает. — К моему бы телу да молоденьки ноги! А, Михаил?
Михаил не согласен.
— У меня и молоденьки, да не лучше твоих. Мне бы длинные, как у Никиты…
Под второй затёской — вторая петля. В ней опять попавшийся заяц. Возле зайца — Никита с такой широченной улыбкой, словно скажет сейчас презабавную весть. Наклоняется дед, достаёт прыгуна из петли.