В последние недели главной нашей опорой и надеждой в бою снова был обер-лейтенант Штольце. Он умело руководил бойцами своей роты в самых тяжелых ситуациях. И двадцатиоднолетний обер-лейтенант Бёмер хорошо прижился в батальоне и честно «заслужил свои шпоры». Просто поразительно, как быстро на этой войне юноши становились зрелыми мужчинами. Юный лейтенант Олиг теперь командовал остатками 12-й роты Кагенека, а штаб батальона – Кагенек, Ламмердинг и Маленький Беккер – спокойно и решительно реагировал на любую ситуацию.
В нашей медсанчасти опять скопилось много раненых, которых я хотел еще до Рождества отправить в тыл. Но в этот день нам прислали только одну санитарную машину, и мы смогли отправить с ней только лежачих раненых. Как уже часто происходило в подобных случаях, я приказал Фишеру отвезти сидячих раненых на нашем «Опеле».
Он залил горячую воду в пустой радиатор и начал разогревать двигатель паяльной лампой. Обе эти операции должны были производиться практически одновременно, чтобы машина вообще завелась при таких низких температурах. На всякий случай я еще раз предупредил Фишера о снежных заносах на дороге.
– Не беспокойтесь, герр ассистенцарцт! – ответил он. – Я знаю каждый сугроб на этой дороге!
И потом он уехал со своими пациентами. Слабый свет затемненных фар постепенно исчез вдали. А я поспешил вернуться в тепло медсанчасти.
В тот вечер мы напрасно ждали Фишера. Не вернулся он и 24 декабря, когда в 11 часов утра русские, как обычно, предприняли свою неизменную атаку. Как всегда, она была снова отбита с тяжелыми потерями для противника. Большинство своих раненых русские оставили на поле боя. Они лежали, утонув в глубоком снегу, и один за другим умирали.
С дивизионного медицинского пункта к нам прибыла санитарная машина. От ее водителя мы узнали, что маломощная авиабомба, сброшенная с тихоходного русского ночного бомбардировщика, которому наши солдаты дали меткое прозвище «швейная машинка» или «усталая утка»,[84] угодила в наш «Опель». И теперь Фишер лежал в полевом госпитале с множественными осколочными ранениями и переломом предплечья. К счастью, никто из его пациентов при этом серьезно не пострадал. Во всяком случае, моему автомобилю пришел конец. Повреждения оказались настолько серьезными, что его пришлось бросить в сугробе на обочине дороги. Жизни Фишера ничто не угрожало. Но теперь его должны были отправить домой для долечивания, а это означало, что до поры до времени он был для нас потерян. Складывалось впечатление, что жестокая судьба была полна решимости и дальше изматывать нас…