Если этот мой сотрапезник окажется неподходящим, то тюремные узники будут в лучшем положении, чем я. А если он будет, боже упаси, подходящим, то таким образом Аллах откроет путь для гибели моего богатства, ибо он тогда будет обходиться с моим богатством так, как я обхожусь с богатством тех, кто выше меня. А если мой друг узнает, что у меня есть гость и финиковое вино, то он начнет бесцеремонно стучать ко мне в дверь, и если мы не откроем ему, то беда нам, а если мы его впустим, то это будет для нас бедствием. А если по мне будет видно, что мне нравится беседовать с моими гостями, как нравится беседовать со мной тем, у кого я бываю в гостях, то я и вовсе приобщусь к расточителям, расстанусь с моими бережливыми друзьями и стану одним из собратьев дьяволов. И если я стану таким, тогда я перестану зарабатывать на богатстве других, а, наоборот, другие станут зарабатывать на мне. И если меня постигнет одно из этих двух зол, я не устою перед ним. А как же может быть иначе, если поневоле я должен буду давать и не буду брать! Взываю к Аллаху, чтобы он не оставил меня без помощи, после того как он защищал меня, и избавил бы меня «от нужды после изобилия». Если бы это было в молодости — было бы легче!
Этот душаб — есть тайный посланец нужды, одна из козней дьявола, обман завистника! Это сладость, за которой следует горечь! Как я боюсь, не значит ли это, что Абу Сулайману Давуду надоело мое сотрапезничество и он подстроил для меня эти хитрости!
Однажды находились мы в одном месте, где все было чинно и тихо, людей присутствовало много и все молчали, помещение же было большое, и аль-Хизами сидел далеко от меня. Подошел ко мне аль-Макки и задал во всеуслышание такой вопрос:
— О Абу Усман, кто самый скупой из наших друзей?
— Абу-ль-Хузайль,— ответил я.
— А потом кто? — продолжал он.
— Один из наших друзей, имени которого я не назову,— сказал я.
— Это он меня подразумевает! — воскликнул издалека аль-Хизами. А затем добавил: — Вы просто завидуете хозяйственности бережливых людей, росту их богатства и постоянному благоденствию. Вот вы и стараетесь опорочить их прозвищем «скупые». И в эту кличку вы вкладываете всю свою злобу против них. А между тем вы несправедливы к тому, кто губит свое богатство: называя это губительство «щедростью», вы не замечаете, какой это порок. Из-за своей зависти к благоденствию вы несправедливы к тому, кто сберегает свое богатство, называя бережливость «скупостью». Таким образом, и расточитель не спасается от вас, и рачитель не находится в безопасности.