Я хорошо сознаю, что мне никак не сравниться с Муавией и с аль-Мухаллабом, а эти вот люди торопятся меня порицать и едят меня поедом.
Затем он продолжал:
— В лице аль-Джаруда ибн Аби Сабра вы имеете поучительный пример, а в лице Абу-ль-Хариса Джуммай-на назидание; их обоих приглашали на обед, оказывая им почет за их остроумие, за их приятность, за красоту их речей, за то, что с ними время незаметно проходило; зато они оба желали редких блюд, просили изысканной еды и тем возлагали на хозяев большие траты и подвергали тяжкому испытанию их имущество, а наградою им за их добро было то, что вы сейчас видели.
Он говорил дальше:
— Вот, например, Билаль ибн Абу Бурда любил порицать, не задумываясь, благородных людей и посягать на их честь. «Какова пища у Абдаллаха ибн Абу Усмана? — спросил он как-то у аль-Джаруда. «Ее можно хвалить, а можно и порицать»,— ответил тот. «А как он ведет себя?» — спросил он. «Он следит за каждым куском и обрывает окриком того, кто просит»,— сказал аль-Джаруд. «А какова пища у Сальма ибн Кутайбы?» — спросил он. «Ее достаточно для троих, когда же соберется четверо, то все они будут голодать»,— ответил он. «Какова же пища у Таснима ибн аль-Хавари?» — спросил Билаль. «Она подобна мушке на лице невесты»,— ответил аль-Джаруд. «Какова же пища у аль-Минджа-ба ибн Абу Уяйна?» — спросил он. «Он говорит, что не бывает проку от тарелки на пятерых, когда из нее будет есть трое»,— ответил он. И таким образом Джаруд перебирал всех людей Басры и каждого в отдельности, кто когда-либо удостаивал его приглашением к себе, общением и тесной дружбой и кто предоставлял ему свое добро; уцелел только тот, кто не подпускал его близко к себе, ибо испытание от него терпел лишь тот, кто приближал его к себе.
А вот еще пример с Абу Шуайбом аль-Каллалем. Несмотря на то что Мувайс приблизил его к себе, уделяя ему дружеское участие и оказывая ему милости — а Мувайс всегда был щедр на угощение и не обращал внимания на прожорливых людей, мало заботился о сохранении добра и мало стремился к приросту богатства,— однако, когда Абу Шуайба спросил о нем, он утверждал, что никогда он не видел человека более скаредного на пищу, чем тот. «Как же это так»? — спросили его. «Доказательство этому таково,— сказал он,— он приготовляет пищу и расставляет ее на столе так, как человек, который не хочет, чтобы кто-либо даже прикоснулся к ней, не говоря уже о большем. И кто же может после этого осмелиться испортить эту красоту, нарушить этот порядок, расстроить эту стройность своими зубами! Однако он хорошо знает, что красота пищи внушает уважение и что ее великолепие вселяет трепет; если бы он был действительно щедрым, то он не вооружался бы таким оружием и не прикрывал бы этим, как щитом, свою пищу. Ведь таким образом он превращает свое благодеяние во зло, свою щедрость в прижимистость, свое приглашение в запрет!»