В Оптиной было три монаха к моменту прихода Моисея и Антония. И епископ их позвал, говорит: «Вот давайте. Надо возродить эту обитель». Андриану Блинскому Гавриил (Петров) говорит: «Я отдаю тебе в управлении Коневец. Там братия вся спивается, вот бери, кого ты хочешь из своих лесов и давай на Коневец». И, как правило, так и происходило. И большая часть – из реэмигрантов, они все вливались в эти общины или возглавляли их. Где, например, общин не было, нужно было с нуля возрождать обитель или еще как-то, но, как правило, речь шла в случае с мужскими монастырями именно об этом.
Это не гарантировало, конечно, от конфликтов. Старца Федора, учителя Льва Оптинского, гнали из монастыря в монастырь и там, в общем, было очень не сладко, потому что он был монах, он был без сана, поставить его как-то не могли, он видимо уклонялся от принятия сана. Возникало недоумение, а что это он принимает откровения помыслов? Это что это за старчество такое? Что это он руководит своими духовными, как он руководит, когда у него нет сана?
Потому что буква синодального законодательства не знает духовного руководства, а знает исповедь. А раз нет сана, какая исповедь? А если нет исповеди, значит, что они к тебе ходят? То же самое Зосиме Верховскому будут инкриминировать. Что это к тебе девицы ходят? Что они там у тебя делают? Все равно это была почва для конфликтов, но, так или иначе, они все вливались в существующие обители.
–А социальный статус монастырей он как-то изменился? Кто там был в основном? Кто там был в XVIII веке? Кто пришел в XVIII-XIX веке? Потому что были же и дворяне в XIX веке, например, Игнатий Брянчанинов. Влияло ли это?
– Это хороший вопрос. Тут такая ситуация. Есть подсчеты покойного Павла Николаевича Зырянова по XIX столетию, причем началу и концу. По-моему, XVII и XVIII – нет, но я думаю, с XVIII примерно так же. С XVII, я думаю, что это невозможно посчитать. Значит, какая ситуация? Очень мало крестьян, из-за крепостного права. Мало, по сравнению с их долей в общем российском населении. Среди монашествующих в начале XIX столетия их мало. По понятным причинам, потому что они были под крепостным правом. Их не отпустят. Старца Василиска, руководителя Зосимы Верховского, его не пускают, причем его не пускает не помещик, они – государственные крестьяне, а община, село, сход. Они говорят: «А как? Что ты уйдешь, а мы за тебя будем подати платить до следующей ревизии? Нет».
Их три брата. Они отшельники, видимо семья была такая, больше ориентированная на монашество, и их не пускают категорически. Сход им раз за разом отказывает. Они просят выйти из общины и уйти в монастырь, а им отказывают. Им дают только временные паспорта на год, чтобы прийти и опять заплатить подать, получить паспорт, и уйти в пустыню. И, в конце концов, просто один из братьев говорит: «Я остаюсь, а вы уходите», то есть я как бы своим призванием жертвую ради вас.