–А имяславцы?
– Вот это сложный вопрос. Понимаете, имяславие – очень многослойный пирог. В нем есть от какого-то совершенно естественного чувства благоговения, от некоего спонтанного движения, видимо, монашеской самообороны перед политическим давлением со стороны власти, до, собственно, некоей идеологии в писаниях Булатовича, до высокой философии у Лосева и Новоселова. И это насколько взаимосвязанные, настолько и разные вещи, что о них достаточно трудно говорить. Тем более специально темой имяславия я не занимался, но, безусловно, в какой-то из частей этот момент присутствует.
–Вокруг больших популярных монастырей, которые были центрами паломничества, могли формироваться подобные эсхатологические движения? Не только среди числа братии, но и паломников, тех, кто регулярно приезжал в эти обители.
– Подобное мы знаем для конца синодального периода в виде «серафимовцев», но про них очень мало известно. Есть несколько упоминаний, что они были. В Молдавии также было не совсем типичное движение под названием «инокентьевцы». Тогда такой иеромонах Иннокентий, тату Иона, отец Иона, стал объектом очень сильного почитания паломников молдаван в городе Балта.
В этой ситуации проявляется много компонентов: эсхатологические, компоненты неохлыстовского движения, почитание лидеров как воплощений неких духовных субстанций, если не Христа, то какого-то пророка. Видимо, сыграл большую роль этноконфессиональный элемент, потому что среди иннокентьевцев были только молдаване.
Этот пример сейчас изучается, о них известно несколько больше, потому что остались соответствующие документы. Иннокентьевцы существовали до 40-х годов XX века в виде очень мощного, жесткого, антисоветско-эсхатологического движения. В Молдавии в 40-е годы была проведена специальная акция по депортации иннокентьевцев.
–И, собственно, после этого они и распались?
– Как обычно бывает после депортации, они сначала распространились в Сибири, а затем сошли на нет. Видимо, это было очень локальное движение.
–То есть ни одно из этих малых или больших движений до нашего времени не просуществовало?
– Из дореволюционных?
–Да.
– Наверно, нет, но не будем забегать вперед, это отдельная тема. Дело в том, что 20-е годы были периодом мощнейшего всплеска движений, связанных уже с реакцией на большевистский переворот, когда эсхатология очень активно подпитывалась внешними событиями.
–Вы говорили о двух изданиях «Добротолюбия», что философия каждого из них сильно отличается. А чем?
– Если коротко, то «Добротолюбие» колливадов Макария Коринфского и Паисия Величковского – это путь внутреннего воспитания инока, путь, по которому от простых текстов возводят к сложным. Сначала они начинают Антонием Великим, а заканчивают Петром Дамаскиным (которого нет, кстати, в «Добротолюбии» святителя Феофана Затворника) – это большая книга «о терпении скорбных».