не значит, что я боюсь, чтобы на меня смотрели.
— Согласен, не значит. Но ты напугана, Кэйтлин. Каждая дискуссия с тобой
логична, все проанализировано и аргументировано. Ты чувствуешь влечение к чему-либо?
— Конечно.
— К чему?
— Я люблю родителей. — Я сказала это запинаясь, это было неубедительно. Не то
чтобы любовь к родителям неубедительна, но единственное, что я смогла придумать близкое
к влечению, была моя любовь к родителям.
43
Накал Страстей
Пенни Рейд
— Я не об этом говорил, и ты знаешь. — Я скрежетала зубами, не уверенная, что
сказать.
Повернувшись, Мартин приподнял меня с собой, усаживаясь на месте. Потянув меня
на себя, руками двигая по моему телу, он расположил меня так, как ему нравилось — лицом
к себе, так, чтобы я оседлала его бедра. И я позволила ему, потому что была потеряна. Этот
разговор вводил меня в заблуждение.
Влечение... было запутанным понятием для меня, ведь оно само по себе было
странной, запутанной вещью. Я упрекала себя, чувствуя себя неуклюжей и глупой, и да, по-
детски. Как влечение могло быть настолько чуждым? Я достаточно прочитала об этом в
книгах. Теоретически я знала, что оно в себя включает. Я чувствовала некое влечение к
книгам и гениальным культурам, песочному печенью и любимым группам. Кроме того,
однажды я чувствовала нечто близкое к влечению в музыке.
У нас с мамой был разговор, почему страсть к музыке — одновременно хорошо и
плохо.
Это было хорошо — иметь представление об искусстве. Искусство обогащало
общество.
Плохо было стать страстным, сосредоточить всю энергию на чем-то, когда я была
талантлива и в других областях, таланты, в которых нуждалось общество.
Она объяснила, что миру больше были не нужны музыканты. Но нужно было
больше женщин, особенно женщин: учёных, математиков, политиков, врачей и
руководителей. Я была хороша в музыке, но быть просто хорошей было недостаточно, чтобы
поддерживать себя в роли музыканта. И я бы не приносила позитивную и долгосрочную
пользу обществу просто как хороший музыкант. Гораздо лучше было сосредоточиться на
математике и науке — областях, где я уже была одарённой, областях, куда я смогла бы
привнести ощутимые изменения.
Я потерялась в этих мыслях, слёзы сошли на нет, когда я осознала, что Мартин
смотрел на меня, наблюдал за мной. Я почувствовала, как его взгляд пристально изучал мои
формы. Он замедлился, как будто заметил меня, затем костяшками пальцев провел по моей