Предсказатель был уже стар, когда я познакомился с ним в Идзумо. Пожалуй, ему было за шестьдесят, хотя выглядел он моложе. Потом мы встречались в Осаке, Киото и Кобе. Не раз я приглашал его провести холодные зимние месяцы у меня дома (он был отменным знатоком традиций и мог бы помочь мне, как никто другой, в моих литературных трудах). Но то ли из-за привычки к бродячей жизни, то ли просто по склонности натуры сродни цыганской, больше чем на два дня мне его ни разу задержать у себя не удавалось.
Ближе к концу осени он неизменно появлялся в Токио. Пару недель бродил по городу, задерживаясь то в одном районе, то в другом, а потом опять пропадал надолго. Но перед уходом он никогда не забывал навестить меня, передать приветы от знакомых из Идзумо, подарить что-нибудь диковинное от святых мест, где ему довелось побывать недавно. Так что на несколько часов разговора я мог рассчитывать. Иногда мы говорили о необычных вещах, о том, что ему удалось услышать в своих странствиях, иногда обсуждали старинные легенды и народные поверья, а иногда разговор заходил о предсказаниях. При последней встрече он много рассказывал о китайском искусстве предсказаний, причем рассказывал с сожалением, поскольку считал, что никогда не постигнет его в должной мере.
– Каждый, кто постигнет искусство гадания, – говорил он, – сможет не только сказать тебе, когда вот этот столб рухнет оттого, что уже подгнил, но и сказать, в каком месте он сломается, и к чему это приведет. Вот я расскажу тебе одну историю…
Это история о знаменитом китайском предсказателе, которого мы в Японии зовем Шоко Сэдзу. Шоко уже в молодости занимал весьма видный пост, поскольку был умен и добродетелен не по годам. Но он оставил службу и стал отшельником, чтобы отдавать все свое время обучению искусству предсказаний. Годы и годы провел он в горной хижине, учась непрестанно, зимой без огня, летом без веера, записывая свои мысли на стенах лачуги – бумаги у него, конечно, не было. У него даже подушки не было, и спал он, положив под голову старый потрескавшийся кувшин.
Однажды в летний зной его потянуло в сон, и он улегся отдохнуть на свою жесткую подушку. Только он начал задремывать, как по лицу его пробежала крыса, и вздрогнув, он проснулся. Обозлившись на дерзкую тварь, он запустил в нее своей подушкой, не попал, крыса убежала, а кувшин разбился. Шоко Сэдзу печально смотрел на осколки своей единственной постельной принадлежности и корил себя за несдержанность. Вдруг он заметил, что скол открыл ранее скрытые от глаз иероглифы, нанесенные на внутренней поверхности кувшина. Удивившись, он поднял осколки и внимательно рассмотрел их. Похоже, надпись сделали еще до обжига. Семнадцать иероглифов можно было прочитать так: «В четвертый месяц года Зайца, на семнадцатый день, в час Змеи, этот кувшин, служивший подушкой, бросят в крысу и разобьют». Предсказание исполнилось точно в указанный срок! В изумлении Шоко Сэдзу еще раз внимательно исследовал осколки и обнаружил клеймо и имя мастера. В тот же день он оставил хижину и поспешил в соседний город на поиски великого предсказателя. К вечеру он нашел дом гончара, показал ему осколки кувшина и попросил рассказать, кто и как его делал.