смотрела на прачку, вспоминая свежие одежды капитана кош-
маров, и кажется ухватила, что все они скрывали под лицами
что-то; она должна была убедиться, и кажется, глаза прачки
поддерживали ее решимость. Одним ловким движением она
сорвала свиную маску с шестнадцатилетнего парня, который
сумел два часа просидеть на стуле.
сидит и глухо двигает мертвой рукой, которая обита мужской кожей,
но это существо — не мужчина в полном смысле. Не как Нико, нет, он
просто что-то иное. Категории пола, роста, веса и философских взгля-
дов — были не про него. Миз М. всегда хотелось быть такой, но даже
сейчас, когда она видела Марселя так близко, она не могла понять
какую из его черт стоит украсть, чтобы стать похожей.
Потом подул ветер, и все исказилось. Эти его коричневатые юбки
вздернулись, и миз М. подглядела в чужой сон; она была и она спала,
но сейчас видела сон другого человека, видела то, что снилось в ночи
кошмара Нико. Ее слуга стоял на коленях, прятался от бури под эти-
ми коричневыми юбками, его голова и его тело мелькали за длинным
деревянным шестом, на вершину которого было насажено тело капи-
тана кошмаров. И Нико занимался своей обычной работой. Даже во
сне, даже в кошмаре он занимался тем, что работал рабом у знатного
господина. Он мыл его нескончаемое тело. Миз М. вначале даже не
поняла, что скрывается под юбками, и силилась это разглядеть: мно-
жество голых тел; ног не было, только огромное количество рук, и
руки шарят по деревянному шесту и силятся держать его ровно, чтобы
капитана не кренило и он не соскальзывал вниз. Деревянный торс с
прибитой к деревянному лицу человеческой кожей — был будто вер-
шиной поочередно скрепленных друг с другом человеческих торсов.
81
Илья Данишевский
Его кожа будто была прицеплена на безжизненный череп.
Более тонко, чем гвозди капитана Марселя, но она будто жила
не на своем месте. Тонкая слюна стекала по подбородку аутика,
и все молчали, чувствуя неловкость момента. Каждый вспоми-
нал о кошмаре, который снится жене Арчибальда, где тысячи
голосов спорят о материнстве, один голос пытается спихнуть
виновность на другой, не менее испуганный голос. Тысячи
сегментов сросшегося тела спорили в этом дурном сне, а ее
шестнадцатилетний сын уже два часа просидел на стуле и не
упал. Она бы хотела — не говорила и не думала, старалась,
очень старалась — чтобы он упал. Насмерть. И его похоронили
в саду, и больше в глазах Арчибальда не будет этого немого