- Я с тобой! – сказал Смирнов.
- Я в сортир! – возмущенно сказал Брежнев.
- Я тебя провожу, - настаивал Смирнов.
- Нет уж. Генеральный секретарь в сортир ходит самостоятельно! – сказал Брежнев и рассмеялся. – Да отдыхай ты, Ваня!
Смирнов нехотя отпустил Брежнева в кусты.
В кустах Брежнев сначала никак не мог найти безлюдное темное место. Всюду были люди, свет, звуки музыки.
Брежнев уходил все дальше в лес.
И, наконец, он вышел на большую, сказочно освещенную светом звезд поляну.
Посредине поляны, в ночном небе чуть покачивался большой воздушный шар.
Брежнев любовался шаром несколько секунд, потом улыбнулся и пошел к шару.
…Все выше над молдавской землей подымался воздушный шар.
И скоро его заметили на Большой Кумэтрии, и забегали, замахали руками, очнулись, опомнились.
Лучи света бросили несчастных гимнастов на канате, в полной тьме, в разгар сложного эквилибра, и бросились ловить в ночном небе украшенный национальными узорами и виноградной лозой шар.
Смирнов тряс Гроссу, пьяного безвольного ангела Гроссу, за грудки, и призывал его сделать что-то, и указывал в небо, где плыл в прекрасном одиночестве Брежнев.
Смирнов побежал за шаром, но споткнулся, и упал в траву, поднялся на колени, снова взглянул в небо, и душа его похолодела.
Шар исчез из перекрестья лучей – он улетел, куда-то в темный ночной лес.
Смирнов еще несколько секунд потрясенно молчал, глядя в небо, как будто не веря своим глазам.
К нему подбежали - перепуганный полковник Блынду, с ним пара чекистов, и от ужаса даже не пытавшийся уже протрезветь Гроссу.
Смирнов взглянул в индейские глаза полковника Блынду и пьяные глаза Сени Гроссу с немым укором, таким горьким и немым, что оба они невольно опустили глаза.
- Сволочи, - коротко определил он присутствующих. – Какие же вы сволочи! Не уберегли. Гагарина не уберегли! Вот теперь и Леньку.
А сам Леня Брежнев смотрел с высоты птичьего полета на лес, и на поляны, залитые светом звезд, и на руководство республики, лежащее на траве, и на всех тех, кто хлопотал среди кустов, обеспечивал этот праздник в лесу – официанток, поваров, дремлющих в кустах хоккеистов и чекистов.
Леня видел паникующего Смирнова, и покорно улыбающегося ему в лицо пьяного ангела Гроссу, и еще видел Леня огни деревень, окрестных молдавских бедных деревень, и еще – далекие ночные огни, по которым невозможно разобрать – исходят ли они от дальних одиноких домов, или от фонарей, или проходящих поездов, или от звезд.
Леня улыбался всему, что видел. Ветер обдувал седые Ленины кудри. Леня Брежнев дышал полной грудью. Это были, без сомнения, минуты, которые Леня запомнит навсегда.