». (Выделено мною. -
Я. С.) Видимо, Татьяна по памяти неточно процитировала свою любимую героиню...
Понятно, что просьба о защите не объясняется одним только заимствованием. Фраза, взятая из письма Юлии, передает лишь часть мысли, заключенной в словах Татьяны. Здесь страх и перед своей любовью к Онегину, и перед одиночеством:
Вообрази, я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Конечно, никто не понимает! И мудрено понять: «этой страсти и случайно // Еще никто не открывал... // Татьяна изнывала тайно». Для ее характера исключена возможность «сердечного признания» кому бы то ни было, кроме Евгения. Тем более, что все равно никто бы не понял глубины ее страсти, подкрепленной влиянием сентиментальных романов: никто из роднйх не обладает ни знанием романов, ни способностью чувствовать так глубоко. Татьяна одинока потому, что она такая, как она есть. И можно сказать, что она просит у Онегина защиты от себя самой, а не от окружающих...
Меньше всего можно упрекнуть Татьяну в каком-нибудь оттенке высокомерия или в отсутствии любви к своим домашним. Чувство родства свойственно ей, независимо от того, что она «ласкаться не умела». С Ольгой они не только по-родственному похожи, но и дружны. Припомним сцену отъезда младшей сестры с мужем-уланом в полк (глава VII, строфа XII).
...Слезами горько обливаясь,
Старушка, с дочерью прощаясь,
Казалось, чуть жива была,
Но Таня плакать не могла;
Лишь смертной бледностью покрылось
Ее печальное лицо.
Когда все вышли на крыльцо,
И все, прощаясь, суетилось
Вокруг кареты молодых,
Татьяна проводила их.
XIII
И долго, будто сквозь тумана,
Она глядела им вослед...
И вот одна, одна Татьяна!
Увы! подруга стольких лет,
Ее голубка молодая.
Ее наперсница родная,
Судьбою вдаль занесена,
С ней навсегда разлучена...
Эти строки - особенно подчеркнутые нами - почему-то слабо фиксируются читательским вниманием и не акцентируются исследователями; очевидно, потому, что в сознании перевешивают черты не сближающие, а разделяющие сестер. Между тем слова «подруга», «голубка молодая», «наперсница родная» говорят сами за себя и недвусмысленно выражают точку зрения автора, который любит скорее не договорить, чем сказать лишнее. Разумеется, Танина откровенность с сестрой не простирается до того, чтобы доверить ей тайну своей любви. Что касается матери, то Таня выражает свое горе иначе («плакать не могла»), но горе у них - одно.
Еще раньше, в той же VII главе, при описании смиренной урны Ленского читаем:
...Бывало, в поздние досуги
Сюда ходили две подруги