составляет?
В общем, в фехтовальной зале было очень мрачно и тяжело, и никак не помогало то, что заговорщики зажгли все свечи. Разговоры не вязались, ибо каждый думал о своем. Но
свое-то у всех было одно, общее для каждого, и если до этой проклятой мышеловки об
этом своем можно было говорить долго, красочно и интересно, то теперь оно уменьшалось
до того, что свободно укладывалось в короткое слово "конец".
— Конец, — сказал граф Блонд и тяжело встал с кресла. Все молчали, он пояснил: — Так
и не показывается из комнаты, еще утром я надеялся на него, а сейчас…
Он подумал, усмехнулся чему-то и, словно недоумевая слегка, развел полными, почти
женскими кистями рук с толстыми белыми пальцами.
В большой зале было сыро, от света больших бронзовых подсвечников на полу
наплывали прозрачные пятна и целые озера света, но и через них Бог знает откуда
струилась та уверенная безнадежность, которую один Блонд принимал так полно, ясно и
спокойно, что, казалось, иного ему и не требовалось.
Он прошелся по зале, поправил перевязь шпаги (все были подтянуто и подчеркнуто
одеты, как на парад) и вдруг, словно вспомнив что-то, спросил:
— А актеры не приходили?
Ему сказали, что один пришел и его провели наверх, к графу. То, что актер все-таки
пришел, было таким пустяком, о котором и говорить-то серьезно не следовало, но Блонд
вдруг оживился.
— Вот как, — сказал он бодро, — и не испугался! Ай да актер! Как же его зовут?
Ему ответил начальник личной стражи графа высокий, костлявый ирландец с красиво
подстриженной бородой и быстрыми, стального цвета, пронзительными глазами.
— Кто он — не знаю, фамилию он сказал, да я забыл. Кажется, что-то вроде Шекспира.
Но молодец! Так стучал и требовал, чтобы его провели к самому графу, что я подумал — не
иначе как из дворца.
— Если это Шекспир, то он, верно, может кое-что знать, — сообразил Ретленд, едва ли не
самый молодой из заговорщиков. — Он все время трется около Пембрука, а этот гаденыш
уже ползет на брюхе в королевскую спальню.
— Вот как, — удивился Блонд, хотя он знал, конечно, много больше Ретленда. -
Интересно!
— Да, этот время не теряет, — ответили ему сразу несколько голосов, — теперь Пембрук
обрадовался, нанял всех стихоплетов, и они сидят и строчат любовные сонетки.
— И все равно не пролезет! — вдруг разом зло ощерился Блонд. — Ее величество помнит
историю с этой цыганкой! Граф! Хорош граф! При покойном короле Генрихе VIII (да будет
благословенна его память!) их бы обоих выгнали воловьими бичами из города.
— А теперь они при дворе! — времена переменились.
— Что говорить — был бы этот великий государь жив, и мы не собирались бы тут, -