около него желтовато-зеленые, хрупкие и липкие стебельки, — он знал: летом здесь
сомкнутся ряды лилово-багровых, таинственно сизых и крапчатых, как щука, меченосцев, и они совсем скроют колодец, а когда колодец засквозит вновь, то будет уже осень, и все
эти ирисы, лилии, нарциссы согнутся, пожелтеют и повянут; с деревьев посыплется
листва, и весь колодец — вся черная вода его — усеется багровыми и красными корабликами.
Раньше он любил в такую пору стоять над прудом и смотреть, как их гонит ветер, но
сейчас он знал — этого уже не увидать. Осень не для таких, как он. Но вот на эту весну и
даже на лето он еще надеялся. И смущало только одно: однажды, осматривая его, зять
вдруг сказал деловито: "Нельзя же вас на целый день бросать на детей и женщин: я съезжу
в Лондон и захвачу оттуда своего помощника". Он тогда смолчал, а когда доктор собирался
уходить, спросил: "А зачем вам помощник? Разве мне стало хуже?" Доктор — он стоял уже
около двери и тихонько толковал о чем-то с женой — ответил: "Почему хуже? Просто вы
больны — и все тут! А болезнь требует ухода! У меня есть на примете один человек, я
думаю, он вам придется по вкусу — студент!"
После второй бутылки доктор Холл сказал:
— Ну, так я думаю, что мы уже сговорились, я хочу прибавить вот что. Вы, наверное, из
наших разговоров поняли, что больной совсем не из легких?
Гроу кивнул головой. Да, это-то он уже понял.
Холл в раздумье погладил двумя пальцами подбородок.
— Совсем, совсем не из легких, — повторил он, наоборот, это сложный и трудный
больной. Со всякими причудами.
— Да знаю я актеров! — сказал Гроу.
— А! Это все не то, — досадливо поморщился Холл. — Таких вы не знаете. Он пайщик, руководитель королевской труппы, его вызывали во дворец, и он говорил с королем! У
него хранится рескрипт.
— Да, это так! — кивнул головой Волк. — И от этого они уже никуда не уйдут.
— Было время, когда некоторые молодые люди из знатнейших фамилий… — продолжал
Холл и вдруг остановился.
— Но это было в молодости, — объяснил Волк. — В дни его ранней молодости все это
было. Потом этого уже не стало.
Помолчали.
— Ну так вот, трудный больной, — заговорил доктор, — как все актеры, мнителен и
вспыльчив. И язык как бритва! К этому нужно быть готовым.
— Но зато и отходчив, — сказал Волк, — не надо только говорить ему под руку. От этого
Боже избави, конечно, но после он сам все поймет.
"Так что же это за актер такой? — подумал Гроу. — Во дворец его вызывают, с королем
он беседовал! Пайщик! Рескрипт! Дом двухэтажный. Дочка у него замужем за доктором!
Вспыльчив, с причудами! Не больно много среди актеров таких! Бербедж разве?" Он было