Если хочешь исследовать такие вещи, надо совершенно освободиться от всяких предрассудков. Если же кто–либо, исходя из того или иного представления о нынешней земной жизни или же о последней земной жизни некоего человека, воображает себе, что он может на основании логических соображений сказать: раз этот человек сейчас такой–то, то он должен был в своей прошлой земной жизни быть таким–то, — то он, строя такие суждения, уже идет по неверному пути или, по крайней мере, ему будет легко ошибиться. Попытку образовать посредством логических соображений суждение о прошлом воплощении какого–либо человека можно сравнить вот с чем. Вы впервые оказываетесь в чьем–либо доме, смотрите в окно, выходящее на север, видите за окном деревья и пытаетесь логическим путем вывести из этого, какие деревья растут против того окна дома, которое обращено на юг. Для того чтобы тут прийти к верному суждению, вам надо сначала подойти к южному окну, посмотреть в него и, отказавшись от всякой предвзятости, узнать, что за деревья растут перед ним. Итак, вам надлежит полностью исключить интеллектуальный подход, если вы хотите разобраться в имагинациях, которые являются просто данностью, просто имагинациями, соответствующими прежним земным жизням таких личностей.
В случае со швабом Фишером мы приходим к той прежней значительной инкарнации — в промежутке могла быть еще одна маловажная и, может быть, кратковременная земная жизнь; это мы оставляем в стороне — и той инкарнации, которая имела решающее значение для кармической подготовки его нынешней земной жизни, вернее, последней, ибо он умер уже в конце 80‑х годов XIX века. Эта инкарнация имела место примерно в VIII веке христианской эры. И мы видим его там принадлежащим к числу людей мавританско–арабского происхождения, которые в это время переправились из Африки на Сицилию и вступили в борьбу с людьми, которые пришли на Сицилию с Севера.
Существенно то, что эта индивидуальность, о предшествующем решающем воплощении которой я сейчас говорю, получила целиком и полностью арабское образование, она обладала арабской образованностью со всеми ее особенностями, включая в себя все то художественное, а может быть, и нехудожественное, что было тогда в арабизме, и неся в себе всю ту энергию, с которой арабы наступали тогда на Европу, и она была связана человеческими взаимоотношениями с довольно большим числом людей, тоже принадлежащих к арабскому населению.
Эта индивидуальность, которая потом жила на Земле в XIX столетии как Фридрих Теодор Фишер, — искала в VIII столетии тесной близости с многими людьми той же арабской народности и той же арабской культуры, которые тогда уже сильно соприкасалась с Европой; они предпринимали непрестанные попытки закрепиться на Сицилии и потому должны были вести жестокую борьбу с европейцами (или, вернее сказать, европейцы были вынуждены вести с ними жестокую борьбу). В ней принимала значительное участие и эта индивидуальность. И можно сказать, что она была тогда гениальной личностью — гениальной в том смысле, в каком это тогда понималось.