– Я предписываю вам, батюшка, – прокричал император, и голос его действительно сорвался на фальцет, – после моего отъезда выполнить одно тайное распоряжение! Надобно покарать этого государственного преступника, так долго вредившего мне во мнении матери, императрицы Екатерины! Человек, который лежит здесь, не имеет никаких заслуг перед Отечеством! И память его, как и гроб, следует сравнять с землей! Никакого склепа, никаких баб, рыдающих над гробом! Никаких паломников и молитвенников за его душу! В яму его, как самоубийцу, как собаку, как падаль! Да так, чтобы никто не узнал, где эта яма!
Отец Иоанн промолчал, и Павел Петрович принял его молчание за боязнь ослушаться императорской воли.
– Я покидаю сей храм, отец мой, и уповаю, что вы выполните сие предписание! – продолжил Павел и, как мальчишка, побежал вверх по ступенькам. Соборный настоятель помедлил несколько минут, а, когда оказался наверху, то увидел, что император с Кутайсовым покинули храм.
«Права была гречанка, когда с предупреждениями приходила… – подумал отец Иоанн. – Император не смог поквитаться с живым и решил отомстить мертвому. Но не мне ему пособничать. Князь Потемкин не лишится могилы, пока я жив…»
Отец Иоанн исполнил просьбу гречанки, но как именно он это сделал – осталось тайным. Поговаривали, правда, что верное решение настоятелю подсказала графиня Браницкая, вскоре после визита императора приехавшая помолиться над дядюшкиным гробом. То ли Александре Васильевне удалось вывезти тело князя и предать его земле в своем имении в Белой Церкви, то ли гроб светлейшего перенесли в подпол собора, где покоился его первый настоятель, – никто не знал наверняка.
Священник словно воды в рот набрал, а прихожанам объяснял, что лучший памятник князю – не надгробная плита, а его славные дела. Города, воздвигнутые в татарских степях, основание Черноморского флота, помощь единоверцам-грекам… И беспрестанно служил панихиды за упокой души раба Божьего Григория. Император Павел Петрович больше в Новороссии не появлялся. Не приезжала и гречанка, некогда ошеломившая настоятеля своим появлением. И только отец Иоанн иногда вспоминал, как лилась из уст гостьи сладкая эллинская речь и как, казалось, вот-вот ответит ей светлейший князь Потемкин.