Неодобрение, которое он выражал по поводу некоторых статей проекта, скоро дошло до его автора. Сийеса это сильно огорчило. Хотя он был неспособен к интриге, однако начал поодиночке склонять в свою пользу членов обоих законодательных отделений.
Между тем де Ла Мерт и двое из приближенных Бонапарта, Редерер и Талейран, желая сохранить согласие между этими важными людьми, начали деятельно хлопотать об их встрече.
Буле де Ла Мерт обязался письменно изложить идеи Сийеса и сделался, таким образом, доверенным его проекта. Редерер входил в состав первого Национального собрания, был человеком умным, настоящим публицистом в духе XVII века, любил много толковать о происхождении и организации обществ, составлять проекты конституций и присоединял к этому явную склонность к монархизму. Талейран, способный постигать умы, даже совершенно противоположные его собственному, был одинаково поражен и деятельным гением молодого Бонапарта, и умозрительным гением философа Сийеса, чувствуя склонность к обоим.
Итак, подготовили свидание. Оно должно было происходить у Бонапарта, в присутствии Редерера и Талейрана.
Дело сладилось, но не удалось.
Бонапарт находился под впечатлением донесений о великом электоре, а Сийес был полон неодобрительных отзывов генерала, которые, вероятно, были ему переданы в преувеличенном виде. Мужи сошлись в дурном расположении, показывали друг другу свое неудовольствие и разговаривали в самых язвительных выражениях.
Испуганные примирители снова принялись за дело, чтобы сгладить дурное впечатление от встречи. Буле де Ла Мерт и Редерер придумывали новые образцы исполнительной власти, которые бы устранили затруднения, неприятные Бонапарту, то есть бездействие великого электора. Сперва они придумали консула с двумя помощниками, потом — великого электора, с предоставлением ему права назначать двух консулов, мирного и военного, присутствовать при их совещаниях и решать возникающие между ними вопросы. Этого было недостаточно для самолюбия Бонапарта и слишком много для Сийеса, проект которого этим совершенно уничтожался.
Сийес, как и все созерцательные умы, пал духом при первой же встрече с препятствием, проистекавшим из самой природы вещей. Он говорил, что бросит все, покинет Париж, уедет в деревню и оставит молодого Бонапарта одного с его зарождающимся деспотизмом, который уже ясно обнаруживается.
«Он хочет уехать, — говорил и Бонапарт, — пусть едет; я поручу Редереру составить конституцию, предложу ее обоим законодательным отделениям и удовлетворю голос общества, который требует, чтобы это дело было кончено». Но он ошибался, говоря таким образом. Ему еще рано было показывать Франции обнаженный меч свой: он встретил бы совершенно неожиданное противодействие.