Принц несколько раз настоятельно потребовал свидания с Первым консулом. Его отвели назад в камеру и начали собирать голоса. Хотя неоднократные признания обличали в арестованном заклятого врага революции, однако судьи были тронуты молодостью и мужеством принца. Законы Республики и всех времен карали уголовной казнью преступления против отечества. Но много законов оказалось нарушено и против принца: например, его схватили на иностранной земле, лишили защитника, и эти обстоятельства должны были тоже подействовать на приговор судей.
Продолжая пребывать в некоторой неуверенности, скорбя о своей роли, злосчастные судьи произнесли смертный приговор. Впрочем, большая половина их выразила желание представить приговор на милосердие Первого консула, особенно же привезти к нему принца, который требовал свидания. Но утренние приказы, предписывавшие покончить дело в ту же ночь, звучали очень точно. Один только Реаль, приехав и допросив принца, мог получить отсрочку. Но Реаль не приезжал. Ночь минула, настал день. Принца отвели в ров замка, и там, с твердостью, достойной его происхождения, он встретил залп солдат, против которых столько раз сражался в рядах австрийской армии. Горькое возмездие междоусобной войны!
Его погребли на том самом месте, где он пал.
Полковник Савари немедленно отправился к Первому консулу с отчетом об исполнении его приказаний. Дорогой он повстречал Реаля, который ехал допрашивать пленника. Государственный советник, изнуренный усталостью от занятий в течение нескольких дней и ночей, запретил своей прислуге будить его. Приказ Первого консула вручили ему только в пять часов утра, он немедленно выехал, но было уже поздно.
Полковник Савари прибыл в Мальмезон очень расстроенный. Его приезд подал повод к печальной сцене. Госпожа Бонапарт, увидев его, поняла, что все кончено, и залилась слезами. Коленкур в ужасе твердил, что его обесчестили. Савари прошел в кабинет Первого консула, рассказал ему о том, что произошло в Венсене. Первый консул тотчас же спросил его: «Виделся ли Реаль с пленником?» Не успел полковник договорить, как вошел сам Реаль и, трепеща, стал извиняться за неисполнение полученных приказаний. Не обнаружив ни одобрения, ни порицания, Первый консул отпустил всех, заперся в своей библиотеке и пробыл там несколько часов один.
Вечером в Мальмезоне обедали некоторые члены семьи, все были молчаливы и грустны. Говорить не смели, Первый консул также не говорил ни слова. Наконец такое безмолвие стало тягостным, и он сам прервал его. Первый консул говорил почти без умолку, стараясь заполнить пустоту, образовавшуюся по причине безмолвия присутствующих: он рассуждал о государях разных времен, о римских императорах, французских королях, Таците, о жестокостях, которые иногда приписывают главам государств, между тем как они только повинуются неизбежной необходимости. Наконец, отдаленными намеками приблизившись к трагическому предмету того дня, Наполеон сказал: «Хотят уничтожить революцию в моем лице. Я буду защищать ее, потому что я и есть революция, именно я... С нынешнего дня уймутся, увидят, на что мы способны».