— А что тогда вы меня в первый раз так… — неприветливо… — ляпнул Николаша как–то невпопад и даже сам смутился.
Но смутился и его собеседник.
— Кхм… — кашлянув, произнес он спустя минуту: — Да, знаете ли, не в настроении был… вы не обращайте внимания. Уж простите.
Николаша почувствовал себя совсем неловко:
— Да что вы, — замялся он, — я понимаю: пришел неизвестно кто…
— Известно, Николаша, известно, — глядя на него серьезными, совершенно ясными глазами, вдруг отозвался его собеседник, — но… об этом позже, с вашего разрешения, ммм… гораздо позже.
Николаша не нашелся, что на это ответить.
Потянулись дни. Первое время все ему было непривычно и неловко — с удобствами какого бы то ни было рода дело обстояло, точно, не совсем хорошо. Однако же человек ко всему привыкает. Привык и Николаша: умываться над тазом, запасая с вечера воду в ведре (днем лилась только совсем тоненькой, толщиной со спичку, струйкой), готовить себе еду прямо в комнате. Странные представления о человеческих потребностях были у строителей этих мансард; впрочем, старик после разъяснил, что они задумывались (а строились, точно, — в самом конце войны — пленными) как художественные мастерские для самодеятельного творчества масс. Зачем в мастерской ванна? Впрочем, зачем в мастерской нет туалета, также оставалось не вполне понятным — возможно, такие низменные потребности считались творческим массам несвойственными. Ну, впрочем, были — были, конечно, туалеты — маленькие клетушки, по одной в каждой половине здания — похоже, организованные позднее.
Приходилось обходиться без телефона и телевизора — но когда Николаша пожаловался, его сосед только поднял брови:
— А, простите, зачем?
— Ну как же, никаких вот новостей не знаем.
— А зачем — вам?.. — еще выше подняв брови, поинтересовался старик, но, увидев, как вытянулось лицо бедного малого, спохватился:
— О, простите, пожалуйста, не подумал, что вам это напоминает о вашем, так сказать, состоянии…
— Но в то же время, — продолжал он, — сами подумайте: именно вам–то — зачем?
На это Николаше было возразить нечего, но из упрямства он все–таки проворчал:
— Зачем… А если война давно идет уже?
— Вы уверены, что действительно хотите это знать? — спокойно глядя на него, ответил старик вопросом на вопрос. И видя, что Николаша задумался, добавил:
— Кроме того, если это — не дай Бог — случится… уверяю вас: и без телевизора… так сказать…
Больше к этой теме не возвращались.
Дальше перед Николашей встал финансовый вопрос — денег в бумажнике надолго не хватило бы даже при том, поневоле экономном хозяйстве, которое он вел. Однако временное решение этой проблемы как–то удивительно легко предложил его новый благодетель: тот, оказывается, подрабатывал в издательствах мелкими техническими заказами, которых в сумме набиралось на скромную, без излишеств, холостяцкую жизнь, что им приходилось вести; обещал похлопотать и о своем «подопечном», как он иногда называл Николашу. «А, собственно, чего мне не хватает–то?» — мучил себя, тем не менее, этот самый «подопечный».