Затем она одевалась, бесконечно медленно, бродя по комнате; снова шла на кухню и, наконец, завтракала, без особого аппетита проглатывая сваренные в маленькой кастрюльке яйца, хлеб с улучшенным маслом «Здоровье», что–нибудь из сладкого (была — сладкоежка), запивала все это полезной для здоровья бурдой из банки также с надписью «Здоровье» на боку, считавшейся — кофе. Позавтракав, складывала посуду в раковину и, пугливо озираясь, выходила в коридор. Лицо у нее при этом было скорбное.
Работу свою она не то, чтобы не любила, но томилась ею. Ей было совершенно ясно, что та — ни на миллиметр и ни на секунду не приближает ее смутной, но пленительной мечты, которая одарит ее небывалым в ее жизни блаженством; взяв за руку, приведет к тому, кто… Поэтому каждый день пятнадцать драгоценных утренних минут уходило у нее еще и на то, чтобы вернуть своему лицу сносное выражение и настроение — с помощью косметики. Вернув их на место и вздохнув, она шла одеваться.
Сейчас, ранним летом, это было даже приятно: легкое — может быть, слишком легкое для самого начала нашего ненадежного лета — платьишко, лукаво поглаживающее чудное тело своей хозяйки, совсем легонький летний шарфик (к шарфикам она питала пристрастие). Сводящие с ума любого, бросившего неосторожный взгляд, босоножки. Серая сумочка через плечо, в которой любопытный глаз мог бы в ряду живущих там — пудреницы, расчески, платочка, кошелечка, ключей — увидеть и предусмотрительно (все же) сложенную в крохотный невесомый комочек кофточку из тончайшей шерсти — лето наше ненадежное, кто ж его там знает… Вот, собственно, и все — не то, что осенью или зимой: туфли на толстой подошве, шерстяной шарф, плащ, пальто… тьфу!
Но теперь… Но летом… Она вышла из подъезда. Удивительная и прекрасная жизнь сразу глянула на нее печальным взглядом сухонького, каждое утро сидевшего на скамеечке возле дома старичка, явно сделавшего благодетельную милость всему свету своим появлением в нем и очень недовольного отсутствием должной реакции; если вам, когда вы будете идти на службу, встретится такой взгляд, вы постараетесь скорей отвернуться. Она отвернулась.
Провода над улицей были похожи на паутину, но ловили они… Неизвестно — что. Черт знает, что они ловили. Воняло бензином.
Комплекс этот производственный, где в административном здании она работала секретарем (не любила, когда говорили — секретаршей) был очень большой. Административное ее здание было тоже — очень большое и солидное. Было оно подобно асфальтовому катку, пыхтящему и медленно перекатывающемуся, только укатывало оно не асфальт, а неисчислимое количество бумажек.