Проехали станцию, тронулись дальше. Девушка все не меняла позы, казалось, уснула.
«Может плохо стало… Да с чего бы это ей стало плохо?.. А, может, пьяная… Да не похоже… Может, спросить все–таки?.. Неловко как–то… А вдруг все–таки плохо?..» — стали вертеться вокруг нее Николашины мысли. Совсем не понимая, почему все–таки это делает, он встал с места, склонился над ней, глядя сверху в ее спокойное лицо.
— Простите, — произнес он, — вы себя хорошо чувствуете?
— Что? — удивленно отозвалась она, открывая глаза…
…она открыла глаза и удивленно отозвалась: — Что?
— Вы хорошо себя чувствуете? — нависнув над ней, снова спросил сидевший ранее напротив молодой человек. — Простите, если я, знаете ли… В общем… — он смутился и умолк.
Она подняла голову со спинки.
— Я подумал, может…
— Подумали — может, пьяная? — с поднимающимся внутри хулиганским весельем, задала она прямой вопрос, внешне, впрочем, совершенно спокойно.
— Ну, откровенно говоря — да, — прямо ответил он. — Только поначалу.
— И?
— Что «и»?
— И что — собрались…
— Ну что вы такое говорите, — прервал он ее.
И она вдруг осеклась. Она смотрела в его глаза и вдруг почувствовала, что этот совсем еще мальчик, возможно, младше нее (на два с половиною года, как потом выяснилось) — выглядит ошеломляюще мужественно, будто довелось ему закалиться во многих испытаниях, а глаза у него — и вовсе взрослые: глубокие, умные зрелым умом много повидавшего и много пережившего человека; внутри у нее что–то сладко екнуло, провалившись в самый низ живота.
Он говорил совершенно обычные вещи, но будто бы принужденно: вполне правильно, но — чуть скованно, будто механически: «Иностранец?» — подумала она. Впрочем, никакого акцента, даже малейшего, заметно не было.
…ему стало чуть обидно ее предположение, что он — мог, воспользовавшись… Но… вообще–то… Он вдруг понял: нет, ни за что, он не сможет сейчас расстаться с нею; что–то подымалось из самой его глубины, из самого низа живота, он порозовел, — «а он порозовел», — отметила она; сидевший рядом с нею какой–то немолодой сухощавый человек в очках поднялся и вышел на остановке — склонившийся над нею молодой человек, не спрашивая разрешения, сел с нею рядом, их лица оказались вровень и совсем близко одно от другого, — «нужно было бы, наверно, спросить, невежливо…» — уже совсем смутно ворочалось у него; от нее исходил сводящий с ума аромат юного женского тела, пропитавшегося от бровей до самых кончиков перехваченных ремешками босоножек ступней свежим, душистым после короткого летнего дождя воздухом, он все глядел и не мог оторвать жадного взгляда от блестяшки, примостившейся во впадинке на груди под ее открытым горлом; она, чуть раздувая ноздри, вдыхала запах намаявшегося за день человека, молодого, наполненного странной силою, но и … холостяцкой заброшенностью, неприкаянностью, странной… печалью… Она поняла ее для себя, как тоску — по женской ласке, крепкому и заставляющему забыть любую печаль женскому объятию — ее? «Почему бы и нет?» — сладко шепнул кто–то невидимый.