Родители никогда не спорили друг с другом. По крайней мере, Андрей Владимирович не помнил ни их споров, ни, тем более, ссор. Иногда возникало несогласие или взаимное непонимание, но они не перерастали во что-либо более серьезное. Просто мать с самого начала, буквально в течение минуты после зарождения несуразицы, безапелляционно произносила последнее слово в дискуссии, и отец замолкал. Понимал бессмысленность и бесперспективность разговора. Наверное, опыт совместной жизни научил его простой истине – жена никогда не ошибается. То есть, он мог в душе полагать, что она не права здесь или там, но сама супруга всегда считала иначе, и изменить ее убеждение не мог никто. Не могли даже ее собственные родители, пока жили на белом свете. Пытались уговорить ее не связывать жизнь с неудачником, после свадьбы время от времени повторяли ей в разных ситуациях "вот видишь!", но упрямица оставалась при своем непоколебимом мнении.
Со стороны не все замечали, но она не мыслила себя без мужа и сына. Предположение о возможности брака с другим заставляло ее смеяться. С другим? Кто этот другой? Чужой человек, не знающий ее так, как Володя? Не понимающий причин ее странных поступков, как не понимают их все, кроме мужа? Зачем ей другой мужчина, если есть этот, способный вытерпеть многое ради того, чтобы и впредь жить рядом с ней? Мужчина, способный сказать любому в глаза все, что сочтет нужным, и поступавший так не единожды в своей жизни, но уступающий ей во имя никому не понятного чувства привязанности?
Стоило сыну или мужу заболеть, и покровительница семейного очага превращалась во внимательную сиделку, пунктуально выполняющую предписания врача и требующая неукоснительного подчинения от своих милых страдальцев. Те могли требовать воды или чего-нибудь вкусненького, ни в чем не встречая отказа. Мать брала на работе больничный ради сына и отпуск за свой счет ради мужа, невзирая даже на самые отчаянные служебные обстоятельства. Администрация не была обязана предоставлять ей отпуск без сохранения содержания по первому требованию, но всегда предоставляла, пусть даже со скрежетом зубовным. Муж болел редко, но один из директоров однажды решил занять принципиальную позицию и ни за что не лишаться преподавателя математики в разгар подготовки к выпускным экзаменам. Скандал получился грандиозным, на весь город, если не на район. В долговременном и многоплановом развитии событий приняли участие профсоюзы, районная партийная пресса, роно и непосредственно сам райком коммунистической партии. Директор прославился как безобразный держиморда, чудище обло и огромно, стал притчей во языцех в кругах местной педагогической общественности и проклял все на свете. Стоя на начальственном ковре в роно, он бесплодно вопрошал руководство, предоставляло ли оно когда-нибудь подобные отпуска своим подчиненным и получал строгое внушение о необходимости подходить к подобным случаям индивидуально в каждом случае, поскольку ситуация иногда требует неординарных решений. Позиция директора казалась тем сильнее, что мать не ходила на работу, то есть совершала самые настоящие прогулы. Неразумный администратор пытался повернуть это обстоятельство в свою пользу, что изначально казалось ему задачей простенькой и быстро решаемой. Выяснилось, что он ровным счетом ничего не понимает в обращении со сложными женщинами. Очень скоро его самого начали спрашивать, каким образом и с какой целью он умудрился выжить из школы педагога с многолетним стажем, которого мечтали заполучить все окрестные школы. Осознав бесполезность сопротивления, директор попытался одержать моральную победу, просто закрыв глаза на допущенные подчиненной невыходы на работу и общаясь с ней в доконфликтной манере. Ничего не вышло: угрозой нового скандала она вынудила его завизировать-таки злосчастное заявление и совершить положенное законом удержание из зарплаты.