– Зачем это все?
– Не знаю – привычка. А ты молодец, нормальные гены… Красиво все сделал…., только в следующий раз, если команду мою не поймешь, пеняй на себя, понял?!
– Даа, что-то я и сам не понял…
– Не понял?! Потом объясню! В последнюю командировку…, из-за такого вот, как ты недоумка, троих из группы потерял!… Скажи «спасибо», что это не засада, а так…
В этот момент, почувствовав бешенную усталость, молодой человек опустился на лежащего пленного, даже не подумав, что он живой. Глаза заволокла пелена, он попытался вспомнить, что всегда придавало ему сил, но так и не вспомнил что же это. На память пришло мгновение, когда опомнившиеся боевики, поняв, что магазины у атакующих пусты, двинулись на них, грозя стволами, в надежде на легкую добычу – за «спецуру» всегда хорошо платили. Да от куда им было знать, что подобные Паше и его товарищам лес без топора, одним обухом валят…
При чистке оружия, уже вечером этого же дня, Паша, еле сдерживая чувство ненависти к себе, выковыривал застывшие куски мяса и волосы из ствола, из магазина, и даже, из места крепления шомпола. На новом прикладе появилось с десяток аккуратных зарубок, а в его амуниции, трофейный кривой нож бенгальских стрелков.
Парней и было всего трое на «броне», когда «выстрел», пущенный из гранатомета, остановил БТР, трое и осталось, а вот от засады, только «рожки да ножки», правда тяжело ранены были водитель и офицер из джипа! Но дело ни в этом, а в том, что захлестывающие эмоции прошедшего дня, выместили из сознания любые воспоминания о Татьяне! Вспомнив о ней лишь к вечеру, когда их группа грузилась в «вертушку», Павел осознал – что-то внутри его изменилось!
Он с отвращением смотрел на своего командира – капитана, который, уже после окончания перестрелки, и приведения себя в божеский вид, мало того, что собирал «ракушки», так будто бы узнав, в одном из убитых, старого знакомого, отрезал ему голову, запихнув в целлофановый мешок, пообещал скормить свиньям. И ведь выполнил свое обещание…
«Ослябя» вспоминал и свои действия, понимая, что они не совсем подаются объяснениям – никогда он не срывался в такую злость. Никогда в его жизни не было ничего подобного! Никогда! И это, кажется, только начало!… «Танечка… Господи! Помоги мне!» – вырвалось у него в какой-то момент, но сразу забылось…
Павел никогда не был многословен, теперь и совсем предпочитал молчать. Каждый «выход», как назло, оканчивался мясорубкой. Убийство входило в привычку, одному Богу известно, как он пытался сопротивляться, охватывающему его перед перестрелкой, чувству. Но что он только не делал, зверь, живущий внутри его, всегда брал верх, причем сразу и без особых усилий.