Уже приходя в себя, он замечал, что это самое возвращение, происходило на пике, какого-то небывалого восторга. Конечно, он не терял сознание полностью, оно лишь притуплялось, выбрасывая, а скорее огораживаясь ото всего, что могло помешать выжить. Наверное, так и должно быть. Поначалу, он успокаивался, но после, понимая, что его все дольше отпускает, после каждого столкновения, а захватывает задолго до него, Паша все тяжелее и тяжелее переживал это свое необычное изменение.
Внутри его разгорался постоянный конфликт, требующий либо прекращения этой бойни, либо, в случае продолжения, необходима была смена, наработанной ранее, основы мировоззрения. Единственное, что сдерживало – Татьяна…
Они бы могли говорить часами, конечно, он больше бы слушал, но возможностей хватало лишь на пять минут и то, через день в лучшем случае. Этих пяти минут хватало, чтобы понять – остаться нужно прежним…
Я попеременно бывал то с ней, то с ним. Девушка оставалась прежней, не чая души в своем, нежно любимом, Пашеньке, готовая ради него на любые жертвы. Даже, если бы её убедили, что для его пользы нужно прекратить эти переговоры, она согласилась бы, оставив только молитвы. Каждое слово в них о Павле прожигало ей сердечко, но закаляло волю, вытаскивая все новые, и новые ресурсы. Иногда ей казалось, что терпение совсем подошло к концу, и так продолжаться больше не может, но чувствуя, своей душою, его, мучимую, чем-то душу, начинала молиться с троекратным усердием. К ней присоединялись и Ангелы, и даже я…
Будучи рядом с ним, я чувствуя торжество гнева, наблюдал и происходящую с ним борьбу. Несмотря на богатырское сложение, железный стержень духа., любовь к Татьяне, душа его была раздираема на две части. В одну сторону тянули чувство долга воина, понятие о чести, призвание, ощущаемые и воспринималось им, именно на фоне сегодняшнего дня. А сегодня он чувствовал себя на своем месте!
В другую сторону толкали чистота и непорочность их чувств, овеянные буквально физически ощущаемым присутствием сердца возлюбленной в его собственном, чем оно успокаивалось, не позволяя впускать в себя навязываемое, кажущееся превосходство над этим миром, так и лелеянное гордыней и начинающем, поднимать голову, тщеславием.
После очередной победы, «Ослябя» убеждался в своей неуязвимости, и начинал чувствовать себя богом. Бывали периоды, напрягающие даже «безбашенного» Артема, когда он, вынужденный сопровождать парня, удивлялся не столько уже мужеству, сколько дерзости и вызову самой смерти…
Я то чувствовал, что молитвы и милость по ним Создателя пока берегли Павла, но так постоянно продолжаться не могло.