– Успокойся, все будет в порядке. Гумпомощь уже в пути и спасение не за горами. Как думаешь, Бродяга, когда они поняли, что связь со мной в принципе потеряна? Вот я больше чем уверена, что эта задавака Лиз специально не просматривает данные о моей локации, чтобы лишний раз обо мне руководству не напоминать… Ведь были же подозрения, что она меня подсиживает – надо было копнуть на нее чего-нибудь. Слу-ушай, а может, я о ней просто плохо думаю? У нас же, черт возьми, общество презумпции невиновности… Да и какое ей сейчас дело до того, что я тут о ней думаю!..
«У меня начинается психоз – я выдумала себе собеседника и вместе с ним обсуждаю моральные проблемы нашего общества. Мораль вдалеке от цивилизации смотрится глупо.
Это как-то по-дурацки, но у меня кончаются чернила. Кажется, что я использую эти свои несчастные записульки как единственный канал связи с людьми, так я ощущаю, что не одна осталась на планете. И этот канал вскоре оборвется, и я действительно останусь совсем, совсем одна.
Сегодня у меня на ужин шоколадный батончик. Королевская трапеза, черт подери! И как резко здесь меняются приоритеты. Буря стихает все чаще, мне кажется…»
Нет, не кажется. Погода и в самом деле стала милостива ко мне: в кои-то веки проглянуло солнышко, хоть и сквозь тучи, но оно наполнило сердце горько-сладкой тоской. Мне тотчас стало стыдно за свои эмоции, как будто я возвышенно страдаю на публику. Но потом стало как-то плевать на все, и лицо омывали редкие холодные лучики далекого светила.
«Последняя запись и последняя ракета. Если меня не увидят сегодня, я погибну здесь. Ну, так пусть хотя бы кому-нибудь останется мое имя:…».
Сочинение последнего, сочащегося горьким пафосом, послания прервал далекий свист. Я насторожилась. Спустя минуту напряженного ожидания послышался далекие-далекие звуки, от которых уже отвыкли уши. Но шум мотора ни с чем не спутаю.
Силой воли я приглушила ликование: меня нашли, ракета даром не пропала! – и заставила себя думать критически. Сначала все проверить, а потом – радоваться. Иначе разочарование меня убьет.
Вооружившись прожектором, я в прямом смысле вставилась во внешний костюм, вот так, в привычном лыжном, который стал своеобразной второй кожей. Не помню уже, когда в последний раз его снимала.
Ночь была тихая и мрачная, морозный воздух дрожал в свете фонаря. Я изо всех сил напрягала слух в надежде снова уловить посторонние звуки, но все было как всегда. И звук мотора растаял в снежной взвеси. Острый тугой ком собрался в горле – но я не собиралась плакать, наоборот, криво усмехнулась: до чего же убедительны выверты собственного мозга! Но для очистки совести все-таки решила пройтись вокруг.