Ответ. Доказать, что этрусской основе Num- с единственной в этрусском огубленной гласной фонемой заднего ряда в Лации VII в. до н.э. должно было соответствовать исключительно Nom-, а не Num- y Манчини не очень-то получается. Единственный его реальный довод – лат. архаич. Nomesi из латино-умбрской билингвы. Но еще за 13 лет до статьи Манчини К. де Симоне справедливо заметил, что эта форма, скорее всего, передает звучание умбр. Numesier с открытым огубленным гласным – и за прототип позднейшего лат. Numerius считаться вряд ли вправе [de Simone 1991:211-212]. Все остальные рассуждения Манчини на этот предмет сугубо предположительны. А имеет ли доказательную силу тот факт, что в тестируемой на подлинность надписи с этрусской периферии вдруг появляется форма, которую по системным соображениям следовало бы ожидать для этрусского ономастикона, или данный факт никакой доказательной силы не имеет – это, думается, представляет вопрос методологической веры исследователя. Спорщикам, расходящимся в подобном вопросе, не остается ничего, кроме как «договориться о несогласии».[20]
4. Переходя к графике «надписи Мания», Манчини вынужден заняться диграфом – этим крестом гвардуччианцев. Он сопоставляет отражения гласного [u] и лабиальных спирантов, с одной стороны, - в этой надписи, а с другой – в ряде латинских (понимая этот термин как в языковом, так и в ареальном смысле) архаических текстов VII-V вв. до н.э. В конце концов, перед фактами передачи [f] через (конкретно – через ) в латинской надписи на пифосе из Цере и через на «герникском» сосуде из Анагни, он скороговоркой признает: да, дескать, использование диграфа в «надписи Мания» «конгруэнтно» приемам алфавитного письма, бытовавшим в преисторическом Лации и в архаической Этрурии {Mancini, 2004:20].
Ответ. Мы решительно не в состоянии мельком пройти мимо этого признания Манчини – как бы нашему автору того ни хотелось. Ведь диграф в исходе латинской надписи из Цере, опубликованной М.Паллоттино еще в начале 1950-х, впервые выделил в 1963 г. Э.Перуцци, воссоздав в этой испорченной части текста весьма правдоподобный ряд словоформ mamar[cos…..m]ed vhe[ked] [Peruzzi 1963:89-92]. В отличие от авантюрных предложений того же ученого относительно фалискской надписи из Чивита Кастеллана, его чтение текста из Цере выглядело весьма надежно, войдя, например, в латинский раздел корпуса «говорящих надписей» Агостиньяни [Agostiniani 1982:149]. Что касается «герникской» вазы из Анагни с ее буквицей […] matas udmom ni hvidas ni kait[…], где ni hvidas, возможно, = лат. nē findās «не расколи, не разбей», то первые посвященные ей публикации появились в начале 1990-х, см.[Gatti-Colonna 1993:320-325]. Получается, «гельбиговская фальшивка» 1887 г. оказалась «конгруэнтна» своими эпиграфическими приемами текстам, найденным и прочитанным во второй половине и в конце ХХ в.! При этом «надпись Дуэноса», под репертуар которой гвардуччианцы стараются подверстать текст, язык и письмо «надписи Мания», оказывается совершенно в стороне от этой «конгруэнтности» со своим отражением [f] через и отсутствием каких-либо намеков на внутрисловесную интерпункцию.