В историко-фантастических романах Звягинцева, как и у В. Свержина, вымышленные герои подавляют подлинных персонажей истории. Как пришельцы из будущего, они умнее и вооружены передовой технологией. Однако у них отсутствуют этические нормы, присущие аналогичным героям из русских фантастических романов 60-70-х годов XX в., например, персонажам братьев Стругацких. Их обращение с историей бесцеремонно. Темпонавты Звягинцева полагают, что лишь они владеют истиной в последней инстанции и, будучи в принципе людьми субъективно честными и порядочными, тем самым обеспечивают себе право решать, какой исторический путь должна проделать Россия. Нужно все устроить, уберечь родину от грядущих потрясений, а затем удалиться от дел. Таким образом, Звягинцев поддерживает идею прогрессорства, распространенную в российской фантастике последних десятилетий XX в.
При воспроизведении coleur locale Звягинцев использует традиционные приемы, выработанные еще Вальтер Скоттом. Это, прежде всего, пространные исторические справки, характеризующие социально-политическое и экономическое состояние описываемой эпохи и представляющие собой частично переработанные материалы, почерпнутые из источников. Круг последних ограничивается многотомными «Историей гражданской войны» и «Историей Великой Отечественной войны», несколькими исследованиями, опубликованными в годы перестройки (например, работой Некрича «22 июня 1941 года»), а также художественно-публицистическими сочинениями К. Симонова.
Книги Симонова стали для Звягинцева неоценимым источником, откуда писатель взял множество мелких деталей, касающихся быта и психологии советских людей конца 30-х — начала 40-х годов XX в. Именно деталь становится тем основополагающим стержнем, на котором основывает фантаст реконструкцию ушедших эпох. То он акцентирует внимание на особенностях фенотипа (внешних данных) населения. То на обстановке типичной советской квартиры:
«С длинным и широким, как пульмановский вагон, коридором, огромными проходными комнатами, двадцатиметровой кухней и мебелью, которую тогдашний человек со вкусом и деньгами мог за бесценок приобрести в так называемых „магазинах случайных вещей“. Эвфемизм для обозначения имущества, изъятого у „врагов народа“. Павловская гостиная, кабинет в стиле одного из „Луев“, по выражению Маяковского, много резного дуба и палисандра, кресла и диван, обтянутые мягким сафьяном, башенные часы и готический буфет в столовой.»
[89, 456]
Или на особенностях передвижения человека по ночному городу:
«В то время, хоть и считался каждый второй потенциальным врагом народа, до мысли разоружить комсостав армии никто не успел додуматься, и вообще пистолеты имели почти все, и военные, и партийные, и даже хозяйственные работники. Редактор с легкостью, немыслимой в последующие времена, предложил на выбор маленький маузер или „коровин“. Алексей выбрал „коровина“, который был полегче, передернул затвор и сунул пистолет в карман. Хоть и принято думать, что до войны порядка было больше, но профессиональная преступность процветала вполне официально, и встреча с грабителями в два часа ночи не исключалась. Зато и стрелять в них каждый, располагающий оружием, имел полное право. Без каких-либо последствий.»