— Очень малая, наверное.
— Я просто должен был вручать правление умиротворителям и реакционерам. Когда приходит какое-то жуткое событие, как этот погром, я могу выразить свое отвращение, я отозвал нашего посла из Берлина, вероятно, не отправлю его обратно. Такой жест ваши высокопоставленные нацистские друзья не смогут не понять. Кроме того, я могу сказать Конгрессу, что наступают опасные времена, и что нам необходимо увеличить средства нашей национальной обороны. И мы это делаем, я вас уверяю. Но для всего остального я должен ждать событий, а также, что из них извлекут люди. Факты являются единственными учителями, которые будут слушать.
— Что делает меня несчастным, губернатор, это опасение, что эти уроки будут усвоены слишком медленно.
— Не думайте, что вы единственный, у кого такие опасения. Они заставляют меня бодрствовать много ночей, и тянут меня к тому, что считается неосмотрительностью. Вы видели, что произошло, когда я позволил вам убедить меня произнести эту 'карантинную речь'. За это я еще не прощен.
"Я надеюсь, что вы простили меня", — сказал совестливый посетитель.
XII
Ланни много раз в своем уме прокручивал этот разговор. И у него был целый ряд вопросов, которые он хотел прояснить во время этого разговора. Самым важным из всех был вопрос о лимите времени, отпущенном его шефу. График устанавливал не Рузвельт, а Гитлер. Теперь, говоря серьезно, Ланни сказал: "Губернатор, я хочу задать вопрос, на который вы можете не отвечать. Но вы должны знать, что такой вопрос стоит".
"Давай!" — сказал этот неформальный великий человек.
— Вопрос заключается в следующем: Что именно вы сделали бы, если вас разбудили бы в середине ночи и сказали, что Лондон только что разбомбили в пыль и щебень?
Последовало молчание. Затем: "Я не думаю, что я мог бы ответить на этот вопрос, Ланни, без большого раздумья".
— Было бы разумно это продумать. И вот ещё. Предположим, что премьер-министр Великобритании позвонит вам по телефону и скажет вам, что у вас есть двадцать четыре часа, чтобы решить, следует ли отправить помощь Великобритании, или её флот должен будет сдаться.
— Боже мой, Ланни! Вы думаете, что это так серьезно?
— Я совершенно уверен, что это одна из возможностей.
— И как скоро?
— Я думаю, что война начнётся не позже, чем через год или два. Я могу вам сказать наверняка, что это тот срок, на который рассчитают нацистские лидеры. Геринг наиболее консервативен, а два года является тем сроком, который он просит. Конечно, я не могу сказать, могут ли его военно-воздушные силы сделать то, на что он рассчитывает. Но, несомненно, он попытается. Все британские лидеры знают это, и именно поэтому у них душа ушла в пятки. Если он будет в состоянии стереть Лондон с лица земли, то я не вижу, как британское правительство может продолжать существовать, если не уйдет вместе с флотом в Канаду. Но что из этого толку, если мы не предложим им свою поддержку?