— Ну, чего, Бабмань? Чай-то готов? Разливай, давай… А самовар действительно никуда уж не годен… Распаялся весь. Небось, вода выкипела, а его кочегарили, — вот и… — тряхнул антиквариат Вася, чтобы и Бабманя слышала: всё, мол, некондиция.
— Да я уж и не помню. Считай с войны с самой и не ставили. А тогда он нас выручал. Дров-то мало, — заготовить некому, а он, родименький, от щепок кипятился. И чаю попить и помыться, дак… и сварить можно было когда чего… Выручал, да, а потом карасинки пошли, карагазы…
— А теперь вот с Витьком электрическим будешь миловаться. Быстро и хорошо. А самовар, Бабманя, я с собой заберу, запаяю, может… Чего на чердаке валяется! Лады?
— Бери, кому он нужон, — своё Отжил… А может и, правда, изладишь…
Козунеткин смотрел в сияющий бок туляка, как в зеркало. Отражались деревья; голубое небо, смешиваясь с самоварным золотом, выглядело оливковым; ротозеи, идущие мимо, будто в комнате смеха, вырастали из маленьких человечков до гигантов и опять уменьшались, проходя.
Вася от нечего делать и по отсутствию покупателей тем и тешил глаз, когда заметил фигуру человека, несущего под мышкой, завернутую в бумагу картину. Человек показался знакомым.
Вася перевел взгляд с самовара на проходящего и вспомнил: «Ну конечно, — Ленька Аркантов… учились вместе в Строгановке… ё-моё, сто лет не видел!»
— Аркантов? Лёня! — крикнул Вася.
Заметил однокурсника и Лёня.
— Надо же где встретились! — признал Аркантов в продавце знакомого.
— А где же нам, безработным мозаистам, и встретиться, как не здесь. Ты чего — живопИсью занялся?
— Да, давно уж, жить-то надо. А ты как?
— Как видишь, — деревню родную продаю.
Вася похлопал ладонью по самовару.
— Хорош, — согласился Лёня.
— Да никто не берёт, прошла мода-то. Эх, а помнишь, Лёнька, как мы жили при совке-то? На мозаики наши заказов было, мама не горюй.
— Ещё бы не помнить. Тебе ещё здорово удавались «мы придем к победе коммунизма». Ученый там со спутником, рабочий с молотком и крестьянка со снопом. Ты ещё с Ляльки крестьянку-то выкладывал…
— Золотые времена. А Лялька… — Вася аж глаза прищурил. — Да, хороша была, но так и пропала где-то… С тех пор не видел. А ты чего наваял? Покажи-ка.
Лёня сдвинул с картины бумажную обертку.
— Крутяк! В Пушкинский музей можно вешать. А это два пидора что ли стоят?
— Грубый ты, Вася, сейчас это — геи. А ты — пидоры.
— Понятно, в струе, стало быть, молодец! Сам-то женат?
— А то, и детей двое, успевай только кормить спиногрызов.
— Успеваешь?
— А куда деваться-то? Толкну вот… Народ вроде бродит, ищет чего-то. Может свезёт сегодня. Пойду встану…