Сознание того, что теперь она в безопасности и ей не грозит перспектива снова оказаться на улице, умиротворяло и радовало. Постепенно Элина начала возвращаться к жизни, и прежде всего возвращаться к себе. Теперь ей было не страшно вспоминать то, что происходило с ней за эти два года, она научилась абстрагироваться от себя — той, странной, отчаянной и безумной, глупой Элины, которая пришла к столь плачевному финалу. Девушка научилась жить с этими воспоминаниями и мириться с ними, думая о той, прошлой Элине, как об умершей, — она представляла себе, что ее сердце остановилось на станции метро «Пушкинская» и ее не стало, и уже не будет больше никогда. А потом она родилась… То есть вообще-то уже не совсем она, а кто-то другой. И будет у нее теперь все по-новому. С чистого листа.
Андрей Степанович почти не общался с ней. Элине казалось, что после того, как он пришел к ней в палату и рассказал о том, как она будет жить дальше, он намеренно избегал ее, даже не смотрел в ее сторону. Это было немного странно и даже обидно, учитывая, что в тот день он держался с ней так по-дружески. Элина не питала никаких радужных надежд и не призналась бы в этом никому и никогда, но часто перед тем, как уснуть, она вспоминала, как Арванцов сидел с ней рядом и держал за руки и обещал, что все будет хорошо… и он не отпустит ее никуда… и позаботится… Нет, она не собиралась влюбляться в доктора, ни за что на свете! Просто… Ну не все же думать о прошлом. А влюбленностей никаких больше в ее жизни вовсе не будет, все эти влюбленности никогда не заканчивались ничем хорошим.
Весеннюю сессию за второй курс института Элина сдала еле-еле, да и то единственно благодаря Римме, которая носилась с ней, как с маленькой, кормила, пыталась выводить в люди, читала ей конспекты и рассказывала все, что было на уроках мастерства. Впрочем, не помогла бы и Римма, если бы не старые мамины связи. Элину в институте любили, жалели и всячески ей помогали, и в итоге по некоторым предметам ей поставили оценки просто так. По мастерству — в том числе.
Потом наступили каникулы и Элина уехала домой. К маме, к папе и бабушке, к родным стенам, к родному грязному городишке… Впрочем, был ли он ей родным? Она его практически и не знала… Скажем так — к родным стенам полуразвалившейся бабушкиной халупы. И, как ни странно, поездка домой очень быстро помогла ей вернуться к душевному равновесию. Может быть, смена обстановки и впрямь великое дело, может быть, помогло то, что перед родными Элина вынуждена была притворяться счастливой и всем довольной. Получилось что-то вроде аутотренинга. «Я самая обаятельная и привлекательная. Все в восторге от меня, а я от „Мейбелин“»…