В этой самоуверенности и в переоценке собственной военной силы, находящих свое выражение в печати, принимая во внимание особенности польского национального характера, скрывалась большая опасность. Что речь идет не только о пропаганде в печати, доказывает также заявление, сделанное товарищем военного министра Глуховским в одной ответственной беседе. Глуховский подчеркнул, что германская армия представляет собой большой блеф, так как у Германии отсутствуют обученные резервы, чтобы пополнять созданные формирования. На вопрос, полагает ли он, что Польша в случае войны с Германией одержит верх, Глуховский ответил: «Само собой разумеется».
Это высказывание ответственного представителя польских военных кругов знаменательно тем, что оно показывает, как польская военщина потеряла способность трезво оценивать факты еще в марте 1939 г.
28 марта Бек пригласил к себе германского посла в Варшаве Мольтхе. В телеграфном донесении об этой беседе в Берлин Мольтке, между прочим, сообщает: «Бек сказал мне, что заявление, сделанное германским министром иностранных дел в беседе с польским послом в Бер-, лине от 26 марта, о том. что выступление Польши против Данцига будет рассматриваться Германией как повод для войны (casus belli), заставляет его со своей стороны заявить: в случае попытки с германской стороны односторонним актом изменить данцигский статут Польша будет рассматривать этот акт как повод для войны. Равным образом будет рассматриваться Польшей и аналогичная попытка данцигского сената». В конце телеграммы Мольтке указывает: в заключение беседы Бек отметил, что у него все более складывается впечатление, что Германия и Польша находятся перед поворотным пунктом в их взаимоотношениях. Бек имел все основания заявить это: ведь 31 марта был заключен англо-иольскнй «гарантийный» пакт.
6 апреля статс-секретарь германского министерства иностранных дел Вейцзекер в беседе с польским послом Липским спросил его, какую цель преследуют переговоры Бека в Лондоне. Липский ответил, что он не в курсе всех деталей, однако имеет основания констатировать следующее: 1) Польша желает остаться на почве германо-польской декларации о ненападении от 2G января 1934 г.; 2) англо-польское соглашение является двусторонним и притом оборонительным актом. О присоединении Польши к какому-либо блоку не может быть и речи.
28 апреля германский поверенный в делах в Варшаве передал польскому-министерству иностранных дел германский меморандум. Исходя из факта заключения англо-польского договора от 31 марта, германское правительство констатирует в меморандуме, что «Польша в случае англогерманского конфликта, вызванного нападением на Германию, должна будет выступить против Германии даже и тогда, когда этот конфликт не затрагивает Польшу и ее интересы. Это является прямым и вопиющим нарушением предусмотренного в германо-польской декларации от 26 января 1934 г. отказа от применения силы в отношениях между обоими государствами»... «Польское правительство,— говорится далее в германском меморандуме,— предпочло обещание помощи со стороны третьего государства мирней гарантии, полученной им непосредственно от германского правительства. Одновременно германское правительство должно сделать из этого вывод, что польское правительство не считает более целесообразным искать разрешения спорных вопросов между Германией и Польшей в непосредственных дружественных переговорах с германским правительством».