— Переживаешь? — Гер вскользь бросил взгляд на Ковало, видя, что он действительно переживает за него. Наверное, это единственный человек в его жизни, который искренне за него переживает. — В кармане пиджака оставил, я его еще в самолете отключил и забыл включить.
— Я сейчас принесу пиджак из твоей комнаты, — Ковало двинулся в сторону выхода.
— Пиджак в комнате цыганки.
Услышав это, Ковало сделал вид, что в этом нет ничего удивительного. Зайдя в ее комнату, он увидел, что вчера здесь бушевали нешуточные страсти, судя по разворошенной кровати и валяющемуся на полу пиджаку Полонского.
Все это время Гер так и сидел на диване нервно куря, отпивая уже остывшей кофе и смотря перед собой невидящим взглядом.
— Держи.
Взяв телефон из рук Ковало, Гер включил его и, дождавшись, когда он активизируется, посмотрел пропущенные вызовы. В основном это были звонки Ковало и еще пара звонков из Питера. Затем он нажал на запись автоответчика. Ненастоящий голос произнес:
— Дара на остановке около Авдеевки, двадцать третий километр. Это говорит доброжелатель.
Гер несколько раз прокрутил эту запись. Наконец Ковало произнес:
— Поехали.
* * *
После звонка маме Розе стало легче. Теперь нужно ждать. Дара вообще не знала, где она и насколько далеко от своего дома. Поэтому сколько до нее будет ехать отец, она не предполагала даже примерно. Хотя надеялась, что он приедет быстро, и ей не придется его очень долго ждать. Эта папка с важными для всех них документами согревала ее, и она только сильнее прижимала ее к себе.
Дойдя до остановки, Дара села на пыльную скамейку и откинула спутанные волосы назад. После этой ночи у нее не было возможности их расчесать, да и непросто это, особенно, когда волосы вьются крупными локонами, да еще и такие длинные. Дара попыталась пальцами продрать спутанные пряди и привести их хоть в какой-то порядок, затем снова закинула локоны за спину и стала ждать.
В ожидании есть время подумать. Рой мыслей обо всем произошедшем пронесся в ее голове. Она вспоминала слова о важности этих бумаг и понимала, что поступила правильно. Правильно, что обманула Полонского и выкрала бумаги.
Дара перевела взгляд на пыль под ногами и мыском парусиновой туфельки пнула лежащий под ее ногой камешек.
Она обманула его этой ночью… или это не было обманом — то, что между ними было. Или сначала был обман, а потом все пошло не так… Дара задумалась, понимая, что совсем запуталась. Она вспомнила эту ночь, глаза Гера и то, как он менялся. Его руки, нежность, которой она раньше не знала, и то, что она почувствовала в этой близости. То, что испытало ее тело… Ведь она не знала, что может быть так упоительно сладко. Все произошедшее ночью было непонятно и необъяснимо. Она не узнавала Гера, и не узнавала себя. Почему она чувствовала все это? Ведь Гера она ненавидит за все совершенное с ней. Он бил ее, насиловал, разрушил ее жизнь, и она точно знает, что ненавидит его. Так почему эта ночь все перевернула, и теперь невольные слезы катятся по ее щекам? Она точно знает, что все сделала правильно… Тогда почему эта тупая боль внутри? Почему так мерзко от осознания, что Гер решит, что она лгала ему этой ночью. Почему ей так важно его мнение? И почему она хочет сказать ему, что да, она лгала, но потом… все, что было дальше, не было ложью. Это была пронзительная правда, когда она так хотела его.